— Я надеюсь, что ты умеешь работать с сетями?

Конечно, он не умел.

В течение последующих 72 часов были моменты, когда человек по имени Жан-Пьер думал, что финансовое умиротворение было бы некоторой гарантией. Беспокойство, охватившее его еще в заливе, не прекращалось даже ночью, особенно ночью. Ему казалось, что за ним неотступно наблюдали сотни глаз, когда он лежал на кишащем крысами палубном матрасе, надеясь заснуть.

— Эй, ты! Посмотри на часы. Мой помощник устал. Замени его! Поднимайся! Ты порвал сети сегодня днем. Мы не желаем платить за твою глупость. Вставай и чини их!

Сети.

Если обычно на одну сторону сети вставало двое, то он всегда был один. Две руки вместо четырех. Если он работал рядом с кем-то, то ему всегда доставался больший вес, либо удар плечом, либо толчок. И еще Ламош. Хромой маньяк, который измерял каждую милю моря лишь рыбой, которую он потерял. Его голос походил на хрипящий пароходный гудок. Но пока он не трогал пациента доктора Восборна. Единственно, что он сделал, это послал доктору записку: «Попробуйте только еще раз сделать со мной такое. Не касайтесь ни моей лодки, ни моей рыбы».

По плану они должны были вернуться в Порт-Нойра на исходе третьего дня. Это случилось, когда они уже были в виду берега. Сети были уложены в середине лодки. Жан-Пьер чистил палубу щеткой. Двое других членов команды поливали палубу водой из ведра, похожего на бадью. Они лили воду гораздо чаще, чем незнакомец мог смывать ее щеткой, и при этом старались намочить скорее парус, чем палубу. В один из моментов бадья поднялась очень высоко, на миг ослепив Жан-Пьера, В результате чего он потерял равновесие. Тяжелая щетка с металлическими нитями вместо щетины выскочила из его рук и задела бедро сидящего на корточках рыбака.

— Дьявол!

— Ради бога, простите, — проговорил Жан-Пьер, вытирая воду с глаз. — Извините. И скажите своим друзьям, чтобы они лили воду на палубу, а не на меня.

— Мои друзья ни в чем не виноваты!

Рыбак схватил щетку, вскочил на ноги и выставил ее вперед, как штык. — Хочешь позабавиться, пиявка?

— Прекратите. Отдайте щетку.

Рыбак толкнул щетку вперед. Стальные прутья ударили в живот и грудь, проникая через одежду. Непонятно, что это было: или прикосновение к старым ранам, или реакция на постоянное беспокойство, не покидающее его все эти дни. Он и сам этого не понимал. И его ответ был как сигнал тревоги, как нечто, что толкало его к действиям.

Он схватил ручку щетки правой рукой, с силой двигая ею в сторону нападающего рыбака. Одновременно он высоко поднял левую ногу, тараня ею горло противника.

— Тао… Гортанное шипение непроизвольно сорвалось с его губ. Он не помнил, что оно означало. Прежде чем он понял, что происходит, он уже повернулся и его правая нога двинулась вперед тараном, сокрушая левую почку рыбака.

— Че-сай!

Рыбак отпрянул назад, затем бросился вперед не помня себя от боли и ярости. Его руки были распростерты, как клешни краба.

— Свинья!

Жан-Пьер согнулся, разворачивая свою правую руку, чтобы ухватить левое предплечье нападающего, дергая его вниз, затем вверх, и выворачивая ее по часовой стрелке, потом опять дергая и, наконец, освобождая совсем и успевая при этом нанести пяткой удар в поясницу.

Француз растянулся на груде сетей, его голова врезалась в выступающий планшир. — Ми-сай! — он вновь не понял значения этого выкрика.

Рыбак держал свою шею руками. Жан-Пьер обрушил левый кулак на тазовую часть, выступающую перед ним, А затем ринулся вперед, напирая коленом на горло противника. После этого он вскочил на ноги, возле него оказались двое оставшихся рыбаков. Капитан дико кричал, останавливая их:

— Доктор! Помните о докторе! Остановитесь!

Слова капитана были полной противоположностью тому, что происходило на палубе.