— Так вы пели в хоре? — спросил он. — Я стоял на улице, в толпе. В церкви было много народа.

— Вы могли войти! Иностранцев пускают. Это гости. В России любят гостей.

— И любят петь. «Иисус Христос — суперзвезда» — ведь это вы пели Магдалину? Никак не думал, что услышу здесь…

— Это я для мамы. Я пела для своей мамы… Очень хорошая музыка… Когда-то давно… Арчи говорил, что я была певицей?

— Да! Именно это он запомнил лучше всего. Я тоже пробовал заниматься музыкой. Хотел стать звездой. Ничего не вышло.

— У меня тоже! О многом мечтала, но ничего не вышло. — Она смущенно пожала плечами. — А знаете почему? Оказывается, я не о том мечтала.

— Вы могли бы стать певицей. — Сид ел яйцо с куличом, потом попробовал творожную пасху, сдобренную орехами и изюмом. — Вкусно.

— Это хорошо. Очень хорошо! Все освященное, благословленное. Это неважно, что ты католик.

— Я не католик. Мои родители… — Он запнулся. — В общем, у нас в семье коммунисты. А следовательно — атеизм.

— Нехорошо так… — качнула головой Анжела. — Ничего, всему свое время придет… Ай, не умею я по-английски так сложно говорить… В общем, у меня все хорошо. Твоего отца я помню и то лето помню…

— Я уж после родился… Но отец часто рассказывал. — Сид вздохнул, решив перейти к главной теме. — А вы помните мистера Паламар…

— Паламарчука? Роберта Паламарчука? — Анжела нахмурилась. — Его убили. Он ведь партийным начальником был. Имел врагов… Не тех, кто против коммунистов, а других… Ну, вроде, как у вас — мафия…

— Он погиб после ужина в ресторане, где были вы и Арчи.

— Да…

— Дело в том, что отец тогда прибыл в ваш город, чтобы заключить с Паламар… в общем, с вашим шефом одну сделку. Тогда у вас были другие порядки и надо было все делать секретно. Понятно? О’кей… Они договорились совершить обмен в ресторане — отец принес деньги, а ваш шеф — маленький пакет.

— Черненький пластиковый, вроде как… похоже на фишку для шашек! — Женщина все вспомнила и не собиралась хитрить! Сид с облегчением вздохнул.

— Да. Там находилась пленка. На пленке документы. Что-то о войне, фашистах — архив. Я не знаю точно. Отец работал журналистом… Ему были нужны материалы. — Сид врал, опустив голову. Ему частенько приходилось сочинять байки. Но в этой бедной комнате, у стола с наивно яркими яичками ему вдруг стало стыдно. И в зеленые глаза женщины, вдруг потемневшие, тоже смотреть не хотелось.

— Вот жалость-то! Жалко, очень жалко. — Она сокрушенно покачала головой. — Нет у меня документов! Верно: Роберт успел передать мне фишку, когда на нас напали бандиты, а я ее в карман брюк положила. Такие совсем узкие брюки… Он мне сказал, что это очень важная вещь для него и для американца, будет плохо, если бандиты ее возьмут.

— И вы ее потеряли?! — Сид искренне огорчился, уронив чайную ложечку.

— Нет… Нас было три девушки: я, болгарка очень красивая и русская, Лара — дочка министра… Бандиты ушли с мужчинами куда-то, а нас повели в горы… Там селение было заброшенное, две или три избы, очевидно, они в них жили… Заперли нас в пустом доме. Окна забиты, темно, страшно. Лара Решетова говорит: мой отец это так не оставит! Из Москвы сюда милиция важная приедет. А болгарка смеялась:

— Пока приедет, нас уже здесь всех… в общем… ну, изнасилуют.