— Опять ты ничего не понимаешь! — воскликнул Щетинин. — Просто бесит, что такие элементарные вещи надо еще тебе разжевывать. Как и любой другой ученый, ты вправе воспользоваться результатами своего труда, даже более других достоин почета за талант, ибо столько лет тебя несправедливо обижали!..

Терентьеву, как всегда, когда речь шла не о научных проблемах, быстро надоело спорить. Щетинин, успокоившись, развил свою мысль. Опубликование статьи, несомненно, приведет к всеобщему признанию теории Терентьева, имя его станет известно уже не только узкому кругу почитателей, но и широкой массе ученых. Известность имеет свои законы, свои права и обязанности. Нужно без отлагательств защищать докторскую диссертацию, смешно, люди, не сделавшие и пятой доли того, что совершил и что способен совершить Терентьев, давно доктора, а он все еще кандидат. Чего далеко ходить, даже он, Щетинин, доктор, хотя и ни единой минуты не помышляет ставить свои работы рядом с терентьевскими. Короче, нужно энергично все это выправить, еще и потому следует выправлять, что тогда Жигалов обязан будет похлопотать о квартире для Терентьева взамен его комнатушки в семь квадратных метров.

— Не улыбайся! — закричал Щетинин, снова рассердившись. — Квартира не награда, а условие плодотворной работы ученого, ты обязан ее добиваться, не откладывая, пока тебя изберут в академики, хотя и это в свое время произойдет.

Терентьев продолжал улыбаться. Ни степень доктора, ни звание академика, ни просторная квартира, ни даже всеобщее признание не привлекали его. Все это была мелочь в сравнении с тем, что после стольких лет отстранения от науки он занимается ею снова. Объяснить это Щетинину он не мог, тот шел без перерывов по выбранной однажды любимой дороге, он попросту не поймет, что самое дорогое душе — шагать, куда тебе хочется, куда единственно тебя влечет, осуществлять лучшее, что есть в тебе, гордиться внутренней ценностью твоих открытий… Сытый может понять, что умирающий с голоду мечтает о куске хлеба, но никогда не ощутит со всей силою, как нестерпимо это желание, как блаженно его утоление…

Щетинин наставительно закончил:

— Пока действует принцип материальной заинтересованности в работе, он должен действовать для всех. Нечего разыгрывать из себя сладенького христосика. Заметь, я говорю о награде за твой труд не в узкобытовом смысле — зарплата, должность повыше, а широко — о научном почете со всеми его следствиями.

— Научный почет, — задумчиво сказал Терентьев. — Хорошая это штука, сколько о ней мечтается! Почет… Кто же от него откажется? Между прочим, я хотел с тобой посоветоваться но иному поводу. Не взять ли мне руководство темой Черданцева?

Щетинин озадаченно уставился на Терентьева:

— Помилуй бог, какая дикая мысль!

— Почему же дикая, Михаил? Черданцеву одному трудно, вместе мы скорей добились бы результатов. Помощь моя пойдет на пользу.

— Да, конечно, — холодно сказал Щетинин. — Любая помощь идет на пользу тому, кому помогают. Помоги дровосеку пилить дрова — тоже польза. Вопрос в целесообразности такой помощи. Может, лучше дрова пилить дровосеку, а Терентьеву — открывать новые пути в науке. Лучше для всего общества, понимаешь?

Терентьев поморщился.

— Каждую мелочь поднимать на такую недосягаемую принципиальную высоту…

Щетинин снова сорвался с места и забегал по комнате.

— Не мелочь! Не может быть мелочью вопрос о том, что ничто не должно отвлекать Терентьева от его исследований. В успехе их заинтересована мировая наука — как у тебя поворачивается язык называть мелочью? Я понимаю, скажи ты мне: Щетинин, помоги дураку Черданцеву, он один не справится, — тут все законно, я занимаюсь примерно теми же проблемами.