Вокруг Анитаху друзья и приятели Брэда, жители Потуа. Во главе – отец Готлим. Одни глупо смеются, другие смотрят с ненавистью и страхом. Некоторые и вовсе спали с лица, выглядят как покойники. Это казнь Анитаху – он «приговорен» к трем сотням ударов плетьми. И если не умрет, его добьют камнями. Лора смотрела на этих людей и не могла понять – ни их самих, ни их жизни, ни их образа мыслей. Что они делают?!

– Анитаху… – позвала Лора.

Анитаху повернулся на ее голос. Он услышал! Анитаху повернулся и смотрел в пустоту, туда, где стояла Лора. Он смотрел и улыбался. Он слышит!

– Господи, я так люблю тебя, Анитаху! – заплакала Лора. – Я так люблю тебя! Я все вспомнила… Это ты. Ты пришел за мной. Да?

Анитаху улыбнулся и кивнул головой в знак согласия. Лора разрыдалась. Она закрыла лицо руками и плакала. Радость – неизмеримая, великая, распинающая ее радость, смешалась в сердце Лоры с невероятной, беспредельной, неизбывной тоской.

И снова на тело маори посыпались жестокие удары хлыстом. Один за другим, один за другим.

Слезы застилали Лоре глаза. В эту секунду она бы отдала все на свете, чтобы стать кожей Анитаху. Чтобы принимать на себя его удары, забирать его боль. Страдать, но избавить его от страданий. Умереть, но дать ему жить. Но как?!

Глупо, ужасно глупо… Лора поймала себя на том, что завидует одежде Анитаху, остаткам его одежды. Эти лохмотья хоть чуть-чуть сдерживают силу удара. Пусть немного, пусть самую малость. Но они могут, а она – нет.

– Прости меня, Анитаху… Прости… – шептала она, кусая в кровь губы.

Анитаху удивленно повел бровью, словно спрашивал Лору: «За что? Ты ни в чем не виновата. Ни в чем».

– Но я… Я струсила… – шептала Лора, утирая слезы. – Я боялась тебя. Я не верила, что ты – это ты . Что ты пришел за мной. Что ты любишь меня. Что ты можешь меня любить… Что я достойна твоей любви…

Лора плакала и боялась поднять на Анитаху глаза, боялась увидеть в них ответ. Узнать, что все ее страхи, все ее сомнения – правда. Что она никогда не будет счастлива. Что она недостойна такой любви, такого человека, такой жизни…

И все же невероятным усилием воли Лора заставила себя это сделать. Она заставила себя посмотреть на Анитаху. Пусть он скажет ей всю правду. О ее трусости и о ее малодушии, о ее слепоте и ущербности… Пусть. Пусть он это скажет. Только он.

Она подняла глаза.

Анитаху смотрел на нее с нежностью и любовью. В его глубоких, широко открытых глазах не было ничего, кроме теплоты и прекрасного света, идущего прямо к ней – от души к душе, от сердца к сердцу, в бесконечном пространстве духа.

Он упрекал Лору только в клевете, в клевете на саму себя: «Я люблю тебя, Лора. Как ты можешь так оговаривать себя?.. Я заглянул в твое сердце, и больше ничего мне не надо знать. Ты прекрасна. А я люблю тебя. Я люблю. Лора. Я люблю».

– Ты будешь гореть в Аду! – заверещал Брэд, выхватил плеть у палача, и бич засвистел в воздухе. – Как ты смеешь улыбаться?! Как ты смеешь, поганый маори?! Ты смеешься над нами?! Да?! Отвечай! Ты будешь гореть в Аду!

– Брэд! – закричала Лора и, хотя тот ее не услышал, бросилась к мужу. – Брэд, нет! Я не допущу! Слышишь меня – я не допущу! Ты не посмеешь! Нет!

Никогда еще Лора не позволяла себе перечить мужу. Никогда еще она не говорила с ним таким тоном.