С каждым приношением идол Шота раздувается от спеси. А когда-то Шот был другим человеком. Тогда у него в хижине жил прежний идол. Шот ходил с ним по лесу, собирал целебные травы и распевал песни. А с новым идолом Шот никогда не пел.
— Ты глупый, — говорил Шот Амиту. — Зачем ты разбил своих идолов? С ними надо осторожно. Пока не завел нового, старого не бросай. Ты молодой, голова горячая. Идолы тебя от глупости уберегут. А без идолов так всегда и бывает, как с тобою…
— Они были похожи на Катовых, — пробормотал Амит. — Такие же противные… Вечно ссорились, и требовали, требовали…
Тихо в хижине. Тихо и холодно. Некому принести хвороста и разжечь огонь в очаге. Во рту сухо, голова пылает — некому смочить водой губы и лоб. Кто-то прошел под окном. Остановился. Потом двинулся вновь. Шлеп-шлеп — это босые ноги ступают. А сзади ап-ап… Это идол плетется следом.
Шелестит циновка. Знакомые шаги. Сима! Амит хочет приподняться, но не может. Хочет открыть глаза, но веки налились свинцом.
— Сима! — кричит Амит и просыпается.
Нет в хижине Симы. И ночи давно нет. Повсюду золотые пятна солнечного света. А на полу возле постели чашка с водой, и в ней плавают белые лепестки. Так все-таки приходила Сима, или это лишь почудилось ему?
Снаружи кричали. Амит встал, придерживаясь здоровой рукой за стену, и вышел наружу. Ему показалось, что шум имеет отношение к нему — кто-то постоянно выкрикивал его имя. Сначала он заметил Шота. Тот, как всегда, стоял в стороне, держа в руках корзину. Потом Амит увидел Ката и двух его распухших чудищ. И наконец за спинами людей и идолов Симу. Она хватала комья грязи и швыряла в Катовых идолов, но никак не могла попасть, и комья шлепались обратно в лужу. Дорогу только что полили водой, и Сима вся перемазалась: юбка покрылась бурыми пятнами, так как лицо и руки, а слезы высветлили две дорожки на перемазанных щеках.
— Это тебе за Амита! — кричала Сима, не обращая внимания, куда летят комья.
А Кат потихоньку подходил к ней всё ближе и ближе, будто специально подставлялся под удар. Неважно, что грязь обольет лицо. Он предвкушал то, что будет потом, и рот его расплывался в наглой ухмылке.
— Сима! Сима! — закричал Амит. — Остановись!
Сима повернулась в его сторону, но посмотрела не на Амита, а как-то сквозь. Губы ее шевельнулись, она вновь схватила кусок глины и швырнула уже намеренно в Ката, позабывшись. Кат утерся полой своей белой накидки, отплевался и завопил:
— Закон!
И все вокруг подхватили:
— Закон!
Сима замерла. Огляделась вокруг. Смысл происходящего пока не доходил до нее. И вдруг поняла. И попятилась.
— Нет… — пробормотала она и замотала головой.
— Закон! — неслось со всех сторон.
— Стой! — Амит протиснулся сквозь толпу к Кату, придерживая культю, как младенца. — Я замену дам. — он вытянул вперед здоровую руку.
Внутри под ребрами тут же образовалась пустота, а сердце бешено заколотилось в горле. Но руку он не опустил. Кат взглянул на Амита лишь мельком и, расплывшись в улыбке, положил руку на плечо Симы. Та сжалась, пытаясь ускользнуть от короткопалой толстой руки Ката.
— Мне не нужна замена, — хмыкнул Кат.
Амит бросился вперед, целясь здоровой рукой Кату в нос, но Шот очутился меж ними и повис на Амите. Вдвоем они шлепнулись на землю. Амит ударился культей о камень и закричал. Он кричал от отчаяния и пустоты в сердце, а стоящие вокруг думали, что он кричит потому, что из раны вновь течет кровь.
— Ты с ума сошел, Амит, — шептал Шот ему на ухо. |