Молочником в Западном Салеме был Ирвин Пурингтон. В августе ему исполнилось шестьдесят один, и пенсия, наконец, замаячила впереди как нечто реальное. Жена его, старая ведьма по имени Эльси, умерла в позапрошлом году (единственное доброе дело, которое она ему сделала за двадцать семь лет брака, — это умерла первая), и после отставки он собирался прихватить свою дворнягу по имени Доктор и укатить прочь. Спать до девяти каждый день, и больше никогда в жизни не видеть ни одного восхода.

Он вылез из машины возле дома Нортонов и стал грузить в корзину их заказ: апельсиновый сок, две кварты молока, дюжину яиц. Ревматизм дал себя знать только раз, и то слабенько. Будет хороший день.

На заказе обнаружилась приписка рукой Сьюзен. Кажется, сегодня всем требуется что-то особое. Сметана! Тьфу!

Небо на востоке светлело, и в полях алмазами лежала крупная роса.

Ева Миллер уже минут двадцать как встала и оделась во что похуже. Она готовила себе завтрак, который не исчерпывался яичницей в четыре яйца и девятью ломтиками бекона. Крупная женщина, но не то чтобы толстая: она слишком много работала на свой пансион, чтобы растолстеть. Ее формы производили впечатление чего-то героического. Следить за ней, орудующей у восьмиконфорочной электрической плиты, было все равно, что наблюдать безостановочное движение прилива или перемещение песчаных дюн.

Она любила завтракать в одиночестве, планируя работу на день. Работы хватало: среда — день перемены белья, а у нее целых девять постояльцев, считая этого нового, Мерса. В доме три этажа и семнадцать комнат. Полы должны быть вымыты, лестницы вычищены, перила… ковер в гостиной… Надо бы позвать Хорька Крэйга в помощь, если он не отсыпается после запоя.

Задняя дверь открылась как раз, когда она садилась к столу.

— Привет, Ирвин. Добавь, пожалуйста, сверх заказа еще кварту молока и галлон того лимонада.

— Конечно, — ответил он обреченным тоном, — я знал, что сегодня такой день.

Она пропустила это мимо ушей. Вин Пурингтон всегда найдет, на что пожаловаться, хотя, видит Бог, он мог бы быть счастливей всех на свете с тех пор, как его чертова кошка свалилась с лестницы и свернула себе шею.

Ровно в четверть шестого, когда она допила вторую чашку кофе и закуривала «Честерфилд», туго свернутый «Пресс-герольд» стукнулся о стену дома и упал в розовый куст. Этот парень Килби совсем распустился — третий промах за неделю. Ничего, она еще посидит. Утреннее солнце так чудесно светит в окна. Это у нее лучшее время дня — пока Гровер Веррилл и Мики Сильвестр еще не спустились стряпать себе завтраки перед тем, как отправляться на свою текстильную фабрику.

И как будто накликала: тяжелые шаги Сильвестра послышались на лестнице.

Она тяжело поднялась и отправилась во двор спасать газету.

Громкий плач ребенка пронзил утренний сон Сэнди Макдуглас, и она встала, не открывая глаз. Ребенок закричал громче.

— Заткнись! — крикнула она. — Иду!

Она прошла по узкому коридору трейлера в кухню — худощавая, теряющая остатки девичьей прелести. Вытащила бутылочку с молоком из холодильника, раздумала подогревать ее. Если так умираешь по молоку, пузырь, можешь пить его холодным.

Она сердито смотрела на ребенка. Во что это он вывозил руки? И на стене… Откуда это могло взяться и что это такое?

Ей было семнадцать лет, и замуж за Ройса Макдугласа она вышла на шестом месяце беременности. Не удивительно, что тогда замужество казалось благословением — почти таким же, какое давал отец Кэллахен. Теперь оно казалось кучей дерьма.

Именно того, в котором Рэнди, как она с отчаяньем убедилась, вывозил руки, стену и волосы.

Она стояла с бутылочкой в руке, тупо глядя перед собой.