— О, никаких историй. Бутылка. Она въедалась в него глубже и глубже с каждым годом, а теперь забрала его целиком. Он получил серебряную звезду на второй мировой. Циник мог бы сказать, что лучше бы он погиб там.

— Я не циник, — возразил Бен. — Мне он все равно нравится. Только, пожалуй, я отвезу его сегодня домой.

— Хорошо сделаете. Я прихожу сюда время от времени послушать музыку. Мне нравится громкая музыка: я глохну. Я так понял, что вы интересуетесь Марстен Хаузом. Ваша книга будет о нем?

Бен подпрыгнул:

— Кто вам сказал?

— Как там поется в той старой песне? — улыбнулся Мэтт. — «Я услыхал это сквозь виноградную лозу…» Лоретта Старчер, вот кто был, выражаясь газетным языком, моим источником информации. Она — библиотекарь в нашей местной литературной цитадели. Вы искали статьи о том старинном скандале в газетах и книгах. Кстати, книга Ламберта хороша: он сам приезжал сюда расследовать в 1946-м, а у Сноу спекулятивная дребедень.

— Я знаю, — ответил Бен машинально.

Перед его внутренним взором внезапно возникла тревожная картина: вот плывет рыбка среди водорослей по своим делам и, как ей кажется, без помех. Но отдались от нее на пару шагов, взгляни со стороны и поймешь: она в аквариуме.

Мэтт расплатился с официанткой и продолжал:

— Да, отвратительные дела здесь творились. И это отразилось на городе. Конечно, такого рода сказок везде хватает, но здесь, мне кажется, было что-то принципиально серьезное.

Бен невольно проникся восхищением. Учитель высказал ту самую мысль, которая тлела в его собственном подсознании с самого дня приезда в город.

— Вот он, талант, — произнес он вслух.

— Простите?

— Вы сказали именно то, что я думаю. Марстен Хауз смотрел на нас сверху вниз почти полвека, на все наши грешки и обманы. Как идол. Но, может быть, он видел и хорошее тоже?

— В таких городках мало хорошего. Безразличное большинство с вкраплениями бессознательного зла. А то и хуже — сознательного зла. Томас Вульф написал об этом фунтов семь литературы.

— Я думал, вы не циник.

— Это сказали вы, а не я, — улыбнулся Мэтт, потягивая пиво. — Но вы не ответили на мой вопрос. Ваша книга о Марстен Хаузе?

— Пожалуй, в каком-то смысле.

— Я назойлив? Простите.

— Да нет, все в порядке, — Бен помнил о предостережении Сьюзен и почувствовал себя неловко. — Что там случилось с Хорьком? Чертовски долго нет его.

— Могу я вас просить… такое короткое знакомство не дает права рассчитывать на одолжения, и, если вы откажете, я вполне вас пойму.

— Говорите, конечно, — поспешил ответить Бен.

— У меня есть творческий класс — умные дети, из самых старших. Я хотел бы им представить кого-нибудь, кто зарабатывает на жизнь пером. Кого-нибудь… как бы это сказать… кто умеет воплощать мысли в слова.

— Буду более чем счастлив, — Бен почувствовал себя глупо довольным. — Сколько продолжаются ваши уроки?

— Пятьдесят минут.

— Ну, за это время, думаю, я не успею им слишком наскучить.

— Я-то успеваю регулярно. Но вы не наскучите им. Как насчет четверга на следующей неделе?

— Называйте время.

— Четвертый урок. Это без десяти одиннадцать. Освистать вас — не освистают, но, боюсь, услышите громкое урчание в животах.

— Я заткну уши ватой.

Мэтт рассмеялся:

— Я очень рад.