|
Гора толпились возле неприглядных шерстяных шатров; рядом были тощие козы и несколько верблюдов. Эти люди напоминали обычных бандитов, в лучшем случае — работорговцев-любителей. Мне сразу все стало ясно, ведь я уже повидал влиятельных бедуинских работорговцев. Они превосходно одевались и носили много оружия, у них были шатры, слуги, жены и вьючные животные, как и приличествовало их положению. Благородные берберы пожалели бы Колю, согласно требованиям их кодекса чести, и помогли бы ему достичь цели. Гордость не позволила бы им потратить хоть минуту своего времени на переговоры о его продаже. Решив заключить подобную сделку, я сам рисковал потерять лицо, но мне нужно было позволить сохранить его этим темнокожим проходимцам, чтобы они могли убраться прочь. Вдоволь поторговавшись, они добьются своего и уедут. Я был убежден, что они не направили разведчиков в обход наших позиций и не узнали, сколько нас на самом деле. Возможно, они и не хотели выяснять истину, о которой подозревали. Не зная сил врага, они не чувствовали себя обязанными перейти к боевым действиям, тем более что «гатлинг» оставался нашим главным аргументом.
Я добрался до плоской скалы и приблизился к африканцам, остановившись, чтобы положить винтовку и нож. Вождь в белом тюрбане — тот, который говорил по-арабски, — вышел вперед и положил свой лук и копье. Теперь между нами установилось понимание, и оно сохранится независимо от того, насколько горяч будет наш спор. Меня пригласили в их лагерь. Воины отвели меня туда, где смеявшийся Коля, до сих пор полубезумный, сказал мне по-французски: — Будь ты проклят, Димка! Если тебе мой вид не нравится, пусть они меня продадут кому-то другому! Я в ответ покачал головой и обратился к вождю: — Смотри, все оказалось правдой. Пусть помилует его Аллах. Он одержим. Джинн говорит его устами. Что бормочет эта обезьяна? — Это франк. Возможно, мы должны отрезать ему язык, — серьезно заметил вождь, глядя на лезвие ножа. — Это не помешает ему работать. Я согласился, что так мы могли бы на некоторое время решить проблему, но пока его лучше оставить как он есть. Предположим, джинна удастся изгнать, тогда несчастное существо будет искалечено без всякого смысла и вдобавок станет менее ценным. Коля, казалось, успокоился, когда это услышал. Потом я объяснил, что мы путешествовали с небольшим грузом и у нас есть только несколько маленьких рулонов качественной ткани. Может, они возьмут за сумасшедшего немного тканей… Вождь дружески улыбнулся и пригласил меня сесть рядом с ним на землю. Так начался настоящий торг. Мы шутили, обменивались оскорблениями, изображали разные эмоции — от сомнения до отчаяния; мы выпили несколько чашек горького чая, поговорили об устройстве мироздания, пришли к выводу, что вера — единственное решение наших проблем, а евреи и христиане — их причина (при любом другом варианте часть вины падала на Бога, что, конечно, было бы ересью). Время от времени мы возвращались к основной теме и вновь принимались торговаться. Иногда торговля — это единственное, что связывает обитателя пустыни с его сородичами, и обмен становится таким же важным способом общения, как и назначение настоящей цены. Было уже три часа пополудни, когда я заявил, что друзья назовут меня упрямым дураком, но я добавлю красивый кинжал к той клетчатой материи, которую хотели получить гора. Они внезапно согласились, и таким образом я вновь обрел друга. Наверное, напряжение этих минут отрезвило его. Коля больше не говорил о Вагнере; теперь он поблагодарил меня со своей прежней вежливостью: — Ты прирожденный дипломат, милый Димка. Наши верблюды все еще у тебя? Я заверил его, что сохранил весь наш маленький караван. Коля сильно устал, но все-таки был довольно весел. Гора напоили и накормили его, чтобы он понравился покупателю, и это придало ему сил и помогло прийти в себя. |
