Переговоры уже набрали обороты, и я почувствовал, что смогу лучше всего помочь другу, если буду демонстрировать полное отсутствие интереса к торгу.

— Сильная собака для меня бесполезна, если она бешеная. Смотрите — у него пена изо рта идет!

Они тут же громко заорали, возражая мне. Это просто слюна — кляп у раба слишком плотный. Если мне не интересна покупка, они отведут его в Куфру и продадут там. Я ответил, что приехал из Куфры и не видел там людей, которые покупали бы для работы в полях сумасшедших бродяг. Я добавил, что в парня, наверное, вселился джинн. Иначе почему он связан, а рот у него заткнут? Пусть лучше бедное существо уйдет в пустыню и Бог позаботится о нем.

Нет, настаивали они, он будет работать. При свете факела они развязали веревки. Вынули изо рта Коли палку. Он забормотал что-то невнятное. Потом они копьями подтолкнули Колю к воде и остановились посмотреть, как он пьет. Затем его заставили принести в оазис бурдюки и наполнить их, что он проделал с некоторой поспешностью, в полной мере осознав важность игры. Он быстро ходил туда и обратно при свете костра. Он перенес дюжину мехов за раз. Я начал опасаться, что Коля станет работать слишком хорошо и тогда его хозяева поднимут цену до недосягаемых пределов.

Синьорина фон Бек восхищалась моими торговыми навыками, хотя я пока еще не предложил никакой цены за Колю. Мы до сих пор сговаривались, стоит его покупать или нет. Когда взошла луна, слегка посеребрив горизонт, ни одна сторона еще не назначила цену. Наконец я сказал, что сообщу, готов ли заключить сделку и выкупить их пленника, утром. Пока вопрос останется нерешенным. Колю, казалось, это не слишком обрадовало, но я снова заговорил по-русски, как будто обращаясь к кому-то из своей группы, стоявшему позади:

— Терпение, мой друг. Я освобожу тебя завтра к полудню.

Ночью я расположился на отдых и напоил верблюдов, использовав запасы балласта синьорины фон Бек, а затем устало завернулся в джард и приготовился уснуть на земле. Синьорина фон Бек, скрывшись в плетеной корзине, еще некоторое время не спала и читала при свете аварийной лампы, а из темноты доносились приглушенные напевы самых известных арий из «Лоэнгрина» под монотонный ритм барабанов гора, которые, думаю, пытались заглушить пение моего друга. Потом голос Коли внезапно умолк, и я стал наслаждаться покоем и тишиной.

Утром меня разбудила очаровательная воздухоплавательница в свободной джеллабе с капюшоном; леди предложила мне чашку, в которой, судя по запаху, мог находиться только лучший колумбийский кофе. Я покачал головой, выражая удивление и восхищение, и сел.

— Я надеюсь, что ваш бедный слуга пережил ночь. — Она протянула мне фарфоровую сахарницу. — Он казался очень слабым. Это что-то вроде бедуинского блюза? Его пение временами почти напоминало оперы Вагнера. Вы знаете такого композитора?

Я объяснил, что бедное создание одно время работало в Бейруте у торговца граммофонами и повторяло немецкие мелодии, которые тогда разучило. Как и у многих других идиотов, у него была способность точно воспроизводить музыкальные мотивы. Я заверил ее, что мой слуга успокоится, как только вернется к нам. Но, однако, следовало избегать разговоров о гении из Байрейта.

— Он кажется довольно красивым, — сказала она, — несмотря на всю эту грязь и загар. А его мать была красива?

— Она была русской аристократкой, — честно ответил я, — которая стала женой его отца.

Синьорина кивнула.

— Гены иногда не могут справиться с потрясениями. Во мне самой есть капля той опасной старой крови. Даже при смешении с кровью соплеменников возможны необратимые психические нарушения. Моя сестра, к примеру, совершенно безумна.