– Водитель «УАЗа», приказываю остановиться! – раскатилось над Кушелевкой. – Водитель «УАЗа»! Приказываю…

    Делать нечего. Наливайко мигнул поворотником, ушёл вправо и послушно остановился. Вытащил права и страховку, опустил стекло и со спокойствием философа староэллинской закалки принялся ждать.

    – Здравствуйте, – вскоре прозвучало снаружи. – Инспектор дэпээс обэ дэпээс гибэдэдэ гувэдэ, старший прапорщик Козодоев. Документы.

    Гаишник был явно не из тех, которые бросают свою машину между пьяным «КамАЗом» и автобусом, перевозящим детей. Старший прапорщик Козодоев больше напоминал окарикатуренную фигурку с ларёчной витринки: в одной руке полосатый жезл, другая сложена чашечкой для взятки.

    – Что же это вы мне на перекрёстке устроили, а? – найдя документы в полном порядке, осведомился он тоном, подразумевавшим как минимум аварию с тяжёлыми жертвами.

    – На перекрёстке? – задумался Наливайко. – Повернул по зелёному, из разрешённого ряда. В повороте полосу не менял. Скорость… вот только сорок набрал. Что не так?

    – Догадаетесь – половину штрафа долой, – великодушно пообещал Козодоев.

    …Ах, милиция, милиция, которая нас теоретически бережёт!.. Да, наверное, есть где-то асы-сыскари, за идею выкорчевывающие всяческую нечисть, да, наверное, водятся где-то криминалисты-виртуозы, мастерски преследующие преступный элемент, да, мыслят в секретных институтах утончённые аналитики. Да, стоят в дождь и в слякоть на дорогах бессребреники, неподкупные стражи асфальта, наша помощь в трудной ситуации и заступа от опасного лихача. Ах, почему почти все они – где-то там, в идеале, на страницах книг, в перипетиях кино?.. Почему в реальной жизни мы их так редко встречаем? Почему у нас перед глазами большей частью корыстолюбцы, норовящие поглумиться над теми, кому они должны служить, кого должны защищать?..

    – Если виноват, так штрафуйте, – сказал Наливайко. – А в угадайку мне с вами играть некогда.

    – Выходите, – прозвучало в ответ.

    Наливайко вышел, и старший прапорщик поманил свою жертву к выхлопной трубе.

    – У вас задний номер не читается. Так машину эксплуатировать нельзя.

    Следующей по сценарию должна была стать реплика водителя относительно цены вопроса, тем более что читался номер прекрасно, однако Наливайко сказал совсем другое:

    – Слушай, сына, отпусти-ка ты меня… Я устал и жрать хочу. Потом в гараже подкрашу.

    – Чего-чего? – обиделся Козодоев, понявший, что прямо сейчас ничего у него в кармане не зашуршит. – Что за фамильярности?

    – Да просто у меня сын тоже прапорщик, – не смог сказать поганое слово «был» Наливайко. – И по годам…

    Нет, сейчас Ванька был бы на двадцать лет старше и уж как пить дать с погонами полковника на плечах. Так и говорил: «Закончу эту мясорубку, батя, и в училище, решено. Это, батя, моё – земля и небо…» В какой земле теперь его тело, на каком небе – душа?..

    – На жалость бьёте? – прищурился Козодоев. – Всё, приехали, хватит, снимайте номера.

    – Надо тебе, сам и снимай! – ощерился Наливайко.

    Плюнул, отвернулся и не стал смотреть, как страж дорог с готовностью вытаскивает ключ и сноровисто откручивает номера.