—    В этом нет необходимости, — сказал Кадуев.

—    Сразу поднимешь стрельбу? — спросил Мансуров, усмехнувшись. — Так дела не делают­ся... Нет, с тобой стало невозможно вести какие- либо серьезные переговоры. Раньше ты был дру­гим... Похоже, неудачи сломили твой дух. И ты ищешь виноватых везде и во всех. Только не в себе самом. Ты слишком за все стал хвататься, дорогой Ибрагим! То угоняещь иранский само­лет, то захватываешь сына Президента... Или врываешься в наше посольство. Ты знаешь, чего мне стоило всякий раз вытаскивать тебя из теге­ранской тюрьмы?

—   Ты? — спросил Кадуев, смутившись. — Это ты нас вытащил?

—   Мои адвокаты, скажем так. Но чего это мне стоило? И вот теперь ты взялся за диверсии в центре Баку. Чтобы столкнуть нас лбами с Рос­сией... Большей глупости придумать невозможно. Мы не можем воевать. Для этого мы слишком миролюбивая нация, желающая пожить в ком­форте и неге, поскольку Аллах поселил нас на этой благословенной земле. А вы, как в Абхазии, желаете нам навязать свои порядки...

Они уже говорили на повышенных тонах, не обращая внимания на посетителей, которых ста­новилось все больше.

Мансуров заметил это и, успокаивая Кадуева, поднял обе руки вверх.

—    Ибрагим, нам лучше прекратить этот не­нужный спор, честное слово. У тебя слишком много ко мне претензий. То приписываешь мне этого неверного, которого называешь русским, то тебе не нравится моя жена... Посиди спокойно, поговорим о чем-нибудь другом. В конце концов, у нас общие цели, нам есть о чем договариваться, хотя мы не совсем удачное выбрали для этого место.

Кадуев впервые за время разговора посмотрел по сторонам.

—   Мне нужен этот русский, — сказал он.

—    Знаю, — примирительно улыбаясь, кивнул Мансуров. — Сам бы хотел на него поглядеть. Но мне все больше кажется, что его прислал к нам Аллах, чтобы не позволять делать глупости. И не смотри на меня так. Вы, чеченцы, слишком ожес­точились от войны, которую, положа руку на сердце, сами же затеяли. Лучше посмотри вокруг. Сколько на этом свете красоты, покоя, замеча­тельных женщин. Вы лишили себя всего этого, но ради чего? Вы же знаете, что русские готовы дать вам все. Только живите сами и дайте жить другим. Они уже усвоили эту простую истину, которая не противоречит ни Корану, ни Библии. Аллах все вам воздаст. Надо только не торо­питься...

Кадуев щурился, усмехался, мотал головой во время этой речи Мансурова. Потом резко под­нялся:

— Отдашь мне русского, как я отдал тебе ар­хивы?

И, не дожидаясь ответа, двинулся к выходу. Посетители ресторана смотрели ему вслед.

Чеченцы начинали действовать Мансурову на нервы. Они устали сами, теперь старались пере­ложить свою усталость и ожесточение на других. Им невыносимо было видеть, как единоверцы наслаждаются мирной жизнью. От этого обостря­лось их чувство одиночества, в своих бедах они готовы были обвинить весь белый свет.

Мансуров тяжело поднялся с места. Глядя, как вслед за ним поднимаются телохранители, он подумал, что навряд ли они смогли бы его защи­тить.

Рассчитывать придется лишь на себя. Раз уж он занял такую позицию — между Алекпером и Самедом, с одной стороны, и Кадуевым — с дру­гой. Между молотом и наковальней, иначе го­воря.

Сегодня еще предстоял разговор с женой. Она обещала подъехать сюда к этому времени. Он посмотрел на часы. Опаздывает, как всегда.

Он вышел из ресторана. Зачем он назначил ей встречу именно здесь? Или это она назначила? Ну да, она очень любит это заведение, построен­ное во времена благословенного застоя к приезду Брежнева.