Когда разговор закончился, Грязнов спросил Володю:

—    Не передумал ехать в Тюмень? А как бу­дешь действовать? Ведь Козлачевскому ты был нужен, чтобы раскрутить это дело с его бывшей любовницей. И потому он тебя терпел. А сейчас, когда ты его телохранителя расколол, думаешь, ты будешь ему нужен?

—   Не думаю, — ответил Володя. — Но, с дру­гой стороны, пока он там, со мной ничего не может случиться. Он понимает, что сам под кол­паком. Вот когда он будет возвращаться назад, в Москву, тогда мне снова придется к нему напро­ситься на чартер...

—    Это верно, — согласился Грязнов. — Дер­жись к нему ближе. Он больше чем под колпа­ком. Он у меня на крючке. Намекни ему об этом при случае. А вот как ты разговоришь его по поводу этих архивов, уж и не знаю... — Грязнов задумался. — Значит, ордер на арест Тимура будет у тебя завтра. Завтра же и вылетай. Сначала заявишься с ним в прокуратуру, потом в област­ное УВД. И никакой самодеятельности. И звони. Держи меня в курсе всех событий... Договори­лись?

Володя смотрел на него с сочувствием. Ста­рый ворчун. Вернее, работает под такого. Очень хочет, чтобы у него были ученики. Чтобы было кому передать традиции и все такое...

А сейчас надо опять лететь в Тюмень. Хоть и не успел толком здесь, в Москве, выспаться.

—   Я хотел спросить про Коноплева, — сказал Володя. — Нового «генерала» «Сургутнефтегаза». Что про него известно? Где-нибудь с Козлачевским он пересекался?

—    Еще как, — усмехнулся Вячеслав Ивано­вич. — Гоша — на верхних нарах. Коноплев — внизу. У Гоши, чтоб ты знал, недержание мочи было. А Коноплев эту детскую болезнь его тер­пел. И Гоша это не забыл, остался благодарным...

Их разговор прервал телефонный звонок. Это был Турецкий.

—    Ну что? — спросил он. — Говорил с Кос­тей?

—    Ну ты, Александр Борисыч, даешь! — вос­хитился Грязнов. — Прямо как за дверью стоял и слушал. Говорил, только что закончил. — И кив­нул Володе, пока, мол, иди, свободен.

Володя вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

—    И что? — спросил Турецкий. — Говори, не томи.

—    Цены этим архивам нет, — сказал Грязнов. — Ценнее нас с тобой, вместе взятых. Гово­рит, Союз бы не распался, вернее, пошел бы по другим рельсам, если бы в эти архивы кто-нибудь в свое время вчитался. Мол, чеченцы теперь локти себе кусают, что Мансурову их продали... А Мансуров в госпитале лежит?

—   Да, без сознания, — подтвердил Турец­кий. — Вот я посоветоваться с тобой хотел. Что, на твой взгляд, предпримут те, кто захочет вер­нуть архивы?

—   Что бы я на их месте сделал? — призаду­мался Грязнов. — Все ты меня, Борисыч, в несо­стоявшихся уголовниках держишь... хоть я уже полковник милиции. А я бы на их месте его женой занялся. Говорят, симпатичная бабочка...

—   Есть такое, — согласился Турецкий. — Только не стать бы ей в скором времени вдовой. Не добили бы они ее муженька в госпитале.

—   Будем надеяться на лучшее.

—   Будем, — поддакнул Турецкий. — Им сей­час, думаю, кроме этих бумаг, никто не нужен. Толку от Мансурова сейчас никакого... Витя Со­лонин мне тут то же самое втолковывал, мол, теперь они за дамочку примутся, а я понял это так, что он сам не прочь ее поохранять, пока муж в коме пребывает.

В трубке послышалась какая-то возня, преры­ваемая смехом и бормотаньем.

—   Еще один обиженный — некто Витя! — сказал Турецкий, запыхавшись.