—   Да не надо ничего учитывать! — взорвался Грязнов. — Кто он мне — не столь важно! Вот тебе он — никто. Это важно... Пойми, Гена, вы здесь разводите безнаказанность, от которой пре­ступность плодится в геометрической прогрес­сии. Вот видел я там одного, в тренировочном костюме...

—   Рустам Мансуров, — подсказал Туреев. — Наглый малый, так? Выступал больше других, грозился братом... Слыхали. За него тут уже хода­тайствовали, защищали, политический смысл во все вкладывали. А что делать, если его брат важ­ная шишка в нефтяном бизнесе? Если этот брат выкупил в Чечне русских пленных и шантажиру­ет, что убьет их, если будут обижать младшего братишку? И все говорят: не связывайтесь с этим Рустамом. Последствия будут и все такое — не­адекватное...

Оба помолчали.

—   Ну не убьет же он пленных? — спросил Грязнов.

—    Надеюсь. Все мы надеемся. — Туреев что- то записал на листке, взяв его из стопки, лежав­шей рядом с телефоном. — Вот что я готов сде­лать, Вячеслав Иванович. И только ради вас. Я переведу под разными предлогами всех русских из этой камеры. Пусть потом орут, что я что-то нарушаю. Хотя какое тут нарушение?

—   Как — какое? — усмехнулся Грязнов. — Напишут, что создал гетто для лиц кавказской национальности в отдельно взятой камере.

—   Вот-вот, теперь и вы поняли... — сказал Ту- реев, снял телефонную трубку и набрал номер. — Хуже того, заговорят О геноциде... Марина? К вам там поступил этот парнишка...

—   Николай Панкратов, — подсказал Грязнов.

—    Панкратов. Да. Он пришел в сознание? — Туреев прикрыл рукой микрофон и сказал Грязнову: — Состояние тяжелое. Вы поможете нам с биологами — группа крови, спермы, то, се?..

—   Нет проблем, — ответил Грязнов, — сейчас позвоню в бюро судмедэкспертизы...

—   Пусть подъезжают в медсанчасть, я распо­ряжусь, чтобы пропустили, — сказал Туреев. — В конце концов, надо ставить на место этих молод­чиков.

Какое-то время он молча смотрел на Грязнова, вытирая выступивший на лбу пот. Потом спросил:

—   Ну допустим, экспертизу мы сделаем... А дальше?

—   Пиши рапорт, возбуждай дело, я свяжусь с Генпрокуратурой, они выделят следователя, — сказал Грязнов, вставая. — Следователь разберет­ся. Я понимаю, о чем ты. О пленных... Посмот­рим, что можно сделать. Но так это оставлять нельзя. Там, в камере, еще полтора десятка таких, как Панкратов. А эти, с Кавказа, пока выжидают, чем все кончится для их<style name="9pt1pt"> Рустама. Это нельзя так оставить. Поэтому, Гена, договоримся сразу. На­чальству — ни гуту. Понял? Начальство ваше дер­жит нос по ветру. Начальство будет говорить о целесообразности — политической и мораль­ной...

—   Вы сами — начальство, Вячеслав Ивано­вич, хотя и не наше, — усмехнулся Туреев. — Ох, чувствую, полечу я с вами кувырком со своего места.

—   Невысок твой олимп, — сказал Грязнов, берясь за дверную ручку. — Пойдешь ко мне в МУР?

—   Кем? — махнул рукой Туреев. — Оператив­ником?

—   Начальником канцелярии. Будешь скрепки перебирать, — сказал Грязнов. — Извини, конеч­но, но такая работа тебе была бы больше по характеру...

Из Бутырки он возвращался недовольный собой. Все-таки нельзя вот так — напролом — в чужой монастырь со своим уставом.

Как-то он ездил в Индию по туристической путевке. Гид сразу предупредил: нищим милос­тыню не подавать.