—   Да? — Грязнов поднял на него глаза. — Что ж ты сразу не сказал?

—   Ждал ваших наводящих вопросов, — попы­тался улыбнуться Володя.

Тяжело ему у нас будет, подумал Грязнов. Жесткости не хватает, хватки. Хоть умный па­рень, работящий, честный.

—   Владелец наверняка машину уже помыл, — вздохнул Грязнов.

—   Машина была угнана за четыре часа до со­вершения убийства, — сказал Володя. — Об этом свидетельствует заявление владельца. Решили, что это подростки угнали. Покатались и бросили...

—    Конечно, ее нашли на самом видном месте? — спросил Грязнов. — Там, где уже все затоптано?

—   Возможно, на этом и строился расчет пре­ступника, как вы думаете? — спросил он.

—   Или преступников, — мрачно сказал Грязнов. — Обрати внимание, здесь одно с другим плохо согласуется. Настоящий киллер резать ножом не станет. Велик риск. А вот фокус с машиной проделали нормальный, кося под под­ростков. Понимаешь, почерки разные у тех, кто был в машине, и у того, кто убивал Бригаднова. Давай попробуем восстановить событие. Значит, они его ждали. Потом отъехали и бросили маши­ну, как ты говоришь, на видном месте. Стало быть, там их ждала другая машина. Им «шестер­ка» для начала была нужна, чтобы на нее мало кто обратил внимание. Кто-нибудь видел там другую машину, в которую они пересели?

—  Да кто обратит внимание? — махнул рукой Володя. — Убивали-то в другом месте.

—    На то они и рассчитывали, — согласился с ним Грязнов. — Ну ничего, на каждую хитрую задницу найдется кое-чего с винтом. Сейчас мы с тобой сделаем вот что... — Он посмотрел на часы. — Съездим к тому владельцу «шестерки». Мало ли. Он-то помыл свою машину, а что-ни­будь внутри вдруг да осталось...

<style name="130">11

Самед смотрел на Рагима Мансурова и нервно перебирал четки, пока тот кричал на него, изла­гая свои требования.

— Не понимаю, чего вы от меня хотите? — сказал он как можно спокойнее. — Ваш брат об­виняется в изнасиловании и нанесении побоев несовершеннолетней. Уже в тюрьме он совершил насилие — акт мужеложства — и также избил вместе с другими сокамерниками этого русского мальчика, если не ошибаюсь, Панкратова. И вы хотите, чтобы его выпустили под залог? Хотите, чтобы мы гарантировали его законопослушное поведение?

—    Почему ты, азербайджанский юноша, род­ственник Президента, говоришь со мной на чужом языке? — воздел руки к потолку Рагим Мансуров. — На языке убийц нашего народа! Тебя здесь подкупили, чтобы ты так со мной разговаривал, да? Аллах видит и слышит, как ты лижешь жопу неверным!

Последние слова он произнес на русском.

Самед усмехнулся.

—   Ну вот, кажется, вы сами объяснили, ува­жаемый, почему с вами приходится разговари­вать на языке страны моего пребывания. Просто мы так лучше друг друга поймем... Вы понимаете, какое возмущение мы вызываем, когда покрыва­ем преступления таких, как ваш брат?

—   Рустам — не преступник! — Рагим Мансу­ров повертел пальцем перед носом Самеда.— Пусть наш суд скажет мне это. А русскому суду я никогда не поверю!

—    Об этом вас не спросят, уважаемый госпо­дин Мансуров, — поморщился Самед. — Сейчас вы опять призовете в свидетели Аллаха, хотя еще недавно возглавляли идеологический отдел рай­кома партии и были проповедником атеизма... Не при вашем ли участии, уважаемый, древняя мечеть в Наурском районе была превращена в склад угля и мазута? Поэтому не надо обвинять меня в отрыве от корней.