…А через час старика Дементьева увезла неотложка. А через день прилетели Леночка и Геночка с Ледовитого океана.

На похороны.

Вот так я убил старика Дементьева.

20. Как Катенька стала моей любовницей

В тот же самый день я встретил Катеньку.

— Ну что, — спросила она, — удалась шуточка? Вашему приятелю было смешно?

А тут, словно по заказу, старика Дементьева из подъезда выносят. В красном гробу, при орденах…

— Ещё как удалась, — отвечаю. — Он прямо помер от смеха.

Катенька широко зевнула.

— Не выспалась, — пожаловалась она. — Так спать хочется.

— А пойдемте ко мне, — предложил я. — Поспите. Я ещё постель не убрал.

— Я не шлюха! — гордо заявила Катенька.

— Я понимаю, — сказал я.

Короче, мы пришли ко мне и легли на кровать.

— Перестань, — сказала Катенька. — Неужели нельзя просто полежать?

— Просто лежать мы будем на кладбище, — заметил я. — Лет через пятьдесят.

Вот так Катенька стала моей любовницей.

21. Как Порфирий Дормидонтович придумал название для моего рассказа

На следующий день я зашёл в гости к вернувшемуся из Африки Порфирию Дормидонтовичу. Мы выпили водки и сели играть карты.

За картами я рассказал Шишигину, как убил старика Дементьева.

— Отличный сюжетик, — одобрил великий писатель. — Герой убивает старика. Потом раскаивается в содеянном. Приезжает дочка старика. Она, конечно, уродка. Чтобы загладить свою вину, герой решает на ней жениться. Принести себя, так сказать, в жертву. Как князь Нехлюдов. Хорошо, Валерий Михалыч, очень хорошо… Пишите.

Потом я рассказал, как Катенька стала моей любовницей.

— …утром проснулся в трусах, а её уже нет. Исчезла как сон, как утренний туман..

— В своих трусах проснулись? — деловито осведомился Порфирий Дормидонтович.

— Да, в своих, — кивнул я.

Великий писатель помолчал, как всегда у него бывало перед рождением мудрой мысли. Я на всякий случай достал тетрадь.

— Женщина, — сказал наконец Шишигин, значительно подняв указательный палец, — это такая скотина.

Я, разумеется, записал очередное высказывание великого писателя, но всё же позволил себе поспорить.

— Не каждая женщина — скотина, Порфирий Дормидонтович, далеко не каждая. Вот когда мы с Катенькой лежали совершенно обнажённые, а сквозь тонкие занавески светила луна и какие–то таинственные шорохи доносились издалека…

— Тараканы, наверное, на кухне шуровали, — предположил Шишигин.

— …она сказала, глядя на меня своими огромными глазищами: «Я бы хотела сейчас оказаться где–нибудь на Ямайке. Сидеть там в шезлонге под пальмами. Смотреть, как волны с шелестом накатывают на залитый солнцем пляж. А чёрный слуга, бой, говорил бы мне: «Апельсиновый сок, мэ–э–м?»…

— Губа не дура, — вставил Порфирий Дормидонтович.

— Я напишу об этой волшебной ночи. Обязательно напишу. У меня уже и название есть. Даже два. Только не знаю пока, на котором остановиться. Может, вы что–нибудь посоветуете? Первое название — «Разбуди меня на рассвете». Второе — «Разлюби меня на рассвете». Как вы считаете, Порфирий Дормидонтович, каким лучше назвать?

— Назовите: «Разруби меня на рассвете», — посоветовал великий писатель.