Заказали себе подружки ужин из ресторана: шампанское, коньячок, икорку красненькую, то да сё… Много денежек набежало. Весело так поужинали. А тут и ночь наступила.

Людмила Алексеевна говорит:

— Маринка, кровать–то у нас с Ваней одна. Так что давай жребий тянуть, кому на раскладушке спать.

— Эт–то ещё зачем, — хохочет Маринка, а глазки у неё так и блестят.

Короче, выкупались они на парочку в ванночке. И голенькие на широкую кровать завалились. Стали друг с дружкой забавляться. А тут — на беду — Иван с работы явился. Хотя всю ночь должен был отсутствовать. Увидел он такое дело, схватил топор, да и порубал жену с полюбовницей. Прямо на кровати. А сам в окно сиганул. С пятнадцатого этажа.

Маринка тоже вскорости на тот свет отправилась, а Людмила Алексеевна кое–как выкарабкалась.

И вот, перед самой выпиской из больницы, проснулась она посредине ночи. Как кто в бок её пихнул. И видит: огненный столб протянулся от потолка до самого пола. И по этому столбу спускается — кто бы вы думали? — Сама Царица Небесная.

Спустилась и говорит:

— Иди, Людмила, в монастырь, грехи свои тяжкие замаливать.

И пошла Людмила Алексеевна в монастырь. Сделавшись там матушкой Людмилой. И так усердно она грехи замаливала, что стала святой ещё при жизни. И выпала ей долгая–предолгая жизнь молитвенницы и печальницы во славу Господа нашего. А когда она померла, то схоронили её не где–нибудь, а у алтаря храма иконы «Трёх Святителей». А душа матушки Людмилы улетела на небо.

Ибо над нами — Бездна.

Сон о том, как я всегда был готов

Вот и новый день. Какой–то по счёту. Не помню, какой. Ночью мне приснилось, что я раздвоился и моя жена ушла к моему двойнику. Впрочем, жены действительно нет. Я встаю. Я подхожу к телефону. Я набираю свой номер.

— Слушаю, — говорю я.

— Моя жена у тебя? — спрашиваю я.

— У меня, — отвечаю я и вешаю трубку.

Значит, сон продолжается.

Тогда я решаю позвонить своей бабушке и извиниться перед ней. Дело в том, что, когда она умирала — в ту самую минуту, когда она умирала — я лежал в постели с какой–то мерзкой бабой. Недавно я её встретил на улице, так меня чуть не стошнило от её рожи. А тогда было ничего. Первая любовь.

— Знаешь, какой ты у меня? — спрашивала она.

Я не знал. Я думал, что второй. Ну третий.

— Семьдесят пятый, — говорила она.

Звали эту сучку Олей. Она работала официанткой на сухогрузе.

Я посчитал: это был как раз экипаж трёх сухогрузов.

Иногда она мне говорила как бы в утешение:

— Надо было сразу с капитаном переспать. Тогда бы уж никто не приставал.

Меня это почему–то мало утешало.

…Итак, я звоню бабушке.

— Бабушка, — говорю я. — Ну бабушка же…

Только–только наступила весна. Пригревало солнышко. Бежали ручейки… Как, должно быть, грустно умирать весной, бабушка?

— А здесь зима, — отвечает бабушка. — Мне так холодно.

Но почему, бабушка, почему? Ведь ты была такая ласковая, такая добрая… тебя все так любили. Почему же тебе холодно?

Оказывается, моя милая бабушка в молодые годы служила в ГПУ, пулемётчицей. А я и не знал.

Ночью во дворе заводили машину, чтобы шум двигателя заглушал выстрелы. А к бабушке заводили врагов революции. У революции оказалось множество врагов.