Бабушка, бабушка, милая моя бабушка. Ты катала меня в колясочке, брала на ручки. Вязала мне штанишки. Гуляла со мной. Когда я пошёл в школу, ты часто приходила к нам на пионерские линейки. Рассказывала о своей комсомольской юности. Повязывала красные галстуки.

— Марья Петровна, — спрашивали тебя юные ленинцы, — а как вёл себя перед смертью товарищ маршал Блюхер?

— Мужественно, ребята. Как настоящий коммунист!

Потом ты вставала и громко говорила:

— Юные пионеры! К борьбе за дело великого Ленина будьте готовы!

И мы все хором отвечали:

— Всегда готовы!

Вот так. Всю жизнь я был готов.

Мне говорили:

— Ты готов?

Я отвечал:

— Всегда готов!

Молодец, говорили мне, вот тебе за это путёвочка; вот тебе за это повышение; вот тебе за это много–много того, чего нет у других. У тех, кто не готов.

Оказывается, за это можно было иметь всё. Или почти всё.

Бабушка, я тоже расстреливал людей.

Теперь я живу в пункте А. Иногда хожу в пункт Б. Или езжу в пункт В.

Но всегда возвращаюсь в свой пункт А.

К своим цветочкам в саду.

А где–то в стороне катится большой мир с его большими проблемами.

Пусть катится…

Что останется после меня? Цветы — весной. Кукушка — в горах. И листья клёна — осенью.

II

И МЫ БЫЛИ… И МЫ ЛЮБИЛИ…

Полина в своих снах

Было лето, и день клонился к вечеру. В двухместном купе скорого поезда ехали Полина и Руднев. Руднев был обыкновенной фарфоровой статуэткой и даже не подозревал об этом.

— О чём ты думаешь? — спросила Полина, коснувшись его руки.

Руднев чуть заметно вздрогнул.

— О тебе, — ответил он. — Мне вдруг показалось, что мне хочется, чтобы ты умерла. А затем я подумал — просить ли за это прощения. И тут же понял — нет, действительно хочется… Я бы ходил на твою могилу, и душа бы рвалась, рвалась от полноты жизни, от того, что тебя нет и никогда уже не будет…

— Свинья, — сказала Полина.

— Сам знаю, — хмыкнул Руднев и принялся насвистывать что–то очень знакомое. «Я не выношу дождя» — вспомнила Полина название песенки.

Вагон тихонько покачивался. Быстро темнело. И время в темноте уже не тянулось одной сплошной лентой, а было нарезано узенькими полосками. И был мир, где Полина пошла налево; и мир, где она пошла направо; и даже мир, где она просто взмахнула руками и… полетела.

Но Полина выбирала мир, в котором у неё была дочка, Лизочка.

— Мама, — говорила девочка, — а я знаю, как называются люди, которые в три часа ночи выходят в окно и идут по воздуху.

— Ну и как?

— Лу–на–ти-ки! — радостно выкрикнула Лизочка по слогам.

В порыве чувств Полина подхватывала дочку на руки и крепко прижимала к себе.

— Я тебя люблю! Лучше тебя нет никого во всём свете!..

— Да, — тихо отвечала Лизочка. — Только ты.

Полина плыла по бескрайнему морю, наполненному счастьем. Рядом храпел фарфоровый Руднев.

— Руднев, — раздражалась она, — ты хоть понимаешь, что у тебя фарфоровое лицо? Когда–нибудь оно упадёт и разобьётся.