Кто в лаптях, кто в кроссовках…

Вон Ванька Грозный на посох свой убийственный опирается, рукою в перстнях котелок под короной чешет.

Вон Емелька Пугачёв со Стенькой Разиным — два удалых атамана!

А вон Катька, царица–нимфоманка.

Фёдор Михалыч со Львом Николаичем идут под ручку, о непротивлении злу насилием разглагольствуют.

Пётр Аркадьевич Столыпин твёрдой походкой выступает, накинув на плечи шинель.

А за ним грузин Ёся, по кличке Сталин.

А чуть дальше — Владимир Ульянов, помощник присяжного поверенного, вместе с сестричками Маняшей и Дуняшей да женой Надюшей.

Гришка Распутин — как всегда поддатый, рожа красная, рубаха тоже красная. Шагает, хоть бы что. Частушки орёт:

Я пою и веселюся!

В жопу жить переселюся!

Вставлю раму и стекло!

Будет чисто и тепло!..

…Идёт Святая Русь… Посторонись…

А сверху, с коричневого неба, какая–то мелкая дрянь сыпется. Дождь — не дождь; снег — не снег… А что–то склизкое, противное, извивающееся. Наподобие червей.

Поднял следователь Тряпкин воротник плаща, чтобы черви за шиворот не падали… «Да-а, — думает, — вот так приехал в Москву…»

— Всё! — захлопнул я рукопись.

Порфирий Дормидонтович неспешно раскурил свою знаменитую трубочку. И только после этого сказал; коротко! ёмко! по–шишигински:

— Заебись!

13. Как мы с Порфирием Дормидонтовичем гуляли в городском парке

Однажды Порфирий Дормидонтович зашёл ко мне в гости. Мы выпили водки и сели играть в карты. Наигравшись, мы отправились в городской парк. Прогуляться.

Через парк протекала небольшая речушка. Мы остановились на середине мостика и стали глядеть на воду. По воде плавали утки. Сверху они напоминали тараканов.

— Жизнь, — сказал Порфирий Дормидонтович задумчиво, — это бесконечная череда дней.

— Пожалуй, — согласился я и, записав изречение великого писателя, плюнул в воду.

— Кстати, о плевках, — сказал Шишигин. — В московском зоопарке был сторож по фамилии Никодимов. Он болел туберкулёзом. И каждое утро, проходя мимо бассейна с бегемотом, Никодимов туда плевал. И представьте себе, бегемот тоже заболел туберкулёзом. И скончался. Вот так–то, Валерий Михалыч.

— А Никодимов? — спросил я.

— А что Никодимов?.. — пожал плечами Порфирий Дормидонтович. — Месяц спустя заразил СПИДом орангутанга.

— В клетку с орангутангом стал плевать? — спросил я.

— Ха–ха–ха! — весело рассмеялся Шишигин. — Ага, в клетку стал плевать… Какой вы, Валерий Михалыч, в сущности, ещё ребёнок.

14. Как главврач прочёл мне своё замечательное стихотворение

Однажды я опять шёл по больничному коридору. А навстречу мне опять попался главврач. И опять с похмелья.

— Валерий Михалыч, — окликнул он меня.

— Я вас слушаю.

— Это вы делали операцию этому, как его… больному Мурашкину?

— Я. А что, снова баллоны перепутал?

— Ну, положим, вы ему вовсе забыли наркоз дать, но не в этом дело. — Главврач порылся в кармане своего грязного халата и, словно фокусник, извлёк оттуда… мой пейджер.

— Ой, — радостно ойкнул я. — Где вы его нашли? Я вчера всю квартиру перерыл. Ну, думаю — всё…

— Мы его нашли у больного Мурашкина, — сказал главварч.