_____

Дом Мартинов в католическом квартале Миссион удивил Блейка Джексона: он ожидал увидеть жилище более скромное. Дочь рассказала ему только, что мать Боба делает тортильи, и он приготовился к встрече с семьей бедных иммигрантов. Узнав, что Индиана явится вместе с отцом, Боб испарился бесследно, и его матери пришлось за него отдуваться. Перед Блейком предстала красивая женщина зрелых лет, вся в черном, но с огненно-красной помадой на губах и лаком на ногтях, и назвала себя: Энкарнасьон, вдова Мартин. Дом внутри был уютным: прочная мебель, потертые ковры, по полу разбросаны игрушки, на стенах — семейные фотографии, на этажерке — спортивные трофеи, на зеленом плюшевом диване — два толстых кота. На величественном стуле с высокой спинкой и ножками в виде львиных лап прямо, будто проглотила аршин, восседала бабушка Боба, вся в черном, как и ее дочь; ее седые волосы были так туго стянуты в пучок, что старуха казалась лысой, если смотреть спереди. Она смерила вошедших взглядом, не отвечая на приветствие.

— Я в отчаянии от того, что натворил мой сын, сеньор Джексон. Как мать я оказалась не на высоте и не смогла привить Бобу чувство ответственности. Зачем все эти трофеи, говорю я, когда не соблюдаются приличия. — Этот риторический вопрос вдова задала, указывая на этажерку с футбольными кубками.

Отец девушки взял чашечку очень крепкого кофе, который принесла кухарка, и уселся на диван, покрытый кошачьей шерстью. Дочка осталась стоять, зардевшись от стыда, стягивая блузку обеими руками, чтобы скрыть выпирающий живот, а донья Энкарнасьон тем временем вкратце излагала семейную историю:

— Моя мать, здесь присутствующая, да сохранит ее Господь, в Мексике была учительницей, а мой отец, да простит ему Господь, был человеком безответственным и бросил ее чуть ли не сразу после свадьбы, чтобы попытать счастья в Соединенных Штатах. Она получила только два письма, потом прошли месяцы без каких бы то ни было известий, а тем временем родилась я, Энкарнасьон, к вашим услугам. Мать продала свои скудные пожитки и отправилась следом за отцом со мной на руках. Она проехала всю Калифорнию, где мексиканские семьи, сжалившись над нами, давали нам приют, и наконец добралась до Сан-Франциско и там узнала, что муж ее сидит в тюрьме за то, что в драке убил человека. Она пошла к нему на свидание, попросила, чтобы берег себя, засучила рукава и принялась за работу. Как учительнице ей здесь ничего не светило, но она хорошо готовила.

Джексон подумал, что бабуля, восседающая на стуле, не понимает по-английски, ведь дочь пересказывала ее жизнь как легенду, так, словно ее уже и на свете нет. А донья Энкарнасьон продолжала: она росла, держась за юбки матери, и рано начала работать. Через пятнадцать лет, когда отец отсидел свой срок и вышел из тюрьмы, постаревший, больной, весь в татуировках, его депортировали согласно закону, но супруга не вернулась с ним в Мексику: любовь к тому времени сошла на нет, зато процветало заведение в самом сердце латинского квартала Миссион, где подавали тако и другие мексиканские блюда. Чуть позже девица Энкарнасьон познакомилась с Хосе Мануэлем Мартином, выходцем из Мексики во втором поколении: он пел, как соловей, у него был оркестр марьячи и американское гражданство. Они поженились, и молодой муж вошел в семейное дело. У Мартинов родились пятеро детей, они открыли три ресторана и фабрику по производству тортилий, но супруг скоропостижно скончался.

— Смерть настигла Хосе Мануэля, да упокоит его Господь, когда он пел ранчеры, — заключила вдова и добавила, что дочери ведали делами Мартинов, а другие два сына получили профессию, и все были добрыми христианами, приверженными к семье. Только с Бобом, младшим, возникали проблемы: ему исполнилось всего два года, когда она овдовела, мальчику не хватало твердой отцовской руки.

— Простите меня, сударыня, — вздохнул Блейк Джексон.