Он не забыл нашу глупую клятву. Дернулся. Мотнул головой.

— Бред, — шепнул плохо слушающимися губами.

— Ты не достоин этого света, Луч, — продолжила я жестко. — И никогда не был достоин.

Эйван не верил. Не хотел верить. Да и кто бы пожелал встретиться с разозленным призраком за минуты до смерти?

— Ты не…

— Кто?! — я не скрывала ярости. — Кто я, Эйван?! Уж точно не Инга. Она умерла в клинике для богачей и похоронена в склепе семейства Солнечных. Рядом с чужим дедом и отцом.

— Ты не… — повторил он и ловким движением вцепился в мои волосы.

Но на большее не хватило сил. Да и я не медлила. Высвободилась и мастерски вывернула бывшему женишку руку. Он взвыл и распластался на полу.

— Еще раз дернись, дорогой. Переломаю все кости. Умирать станет еще «веселее». Не сомневайся, мне нравится смотреть на твои мучения. Видишь ли, какая штука: наивные скучные девочки иногда превращаются в стерв.

— Ты не можешь быть… — прохныкал он, как ребёнок.

— Еще как могу. Я идиотка, слушавшая твои сказки в пляжном домике и верившая каждому лживому слову. Идиотка, которую ты травил препаратами, сговорившись с моим отчимом. И я та, кого ты посчитал достойной себя любимого восемь лет спустя.

Согласись, у судьбы оригинальное чувство юмора.

Эйван застонал и закашлялся. Подавился кровью. Теперь она шла и изо рта.

— Отвратительная смерть, — прошептала я, отодвигаясь. — Как и ты сам.

Он перевернулся на живот, чтобы не захлебнуться. Если так пойдет и дальше, он умрет не от действия яда, а от потери крови. Портер постарался, чтобы превратить его смерть в ад. Для нас обоих. Да, я презирала Эйвана Лучистого, но смотреть на агонию — то еще удовольствие.

— Тебе… не жаль… меня? — спросил он, делая длинные паузы. — Ни… капли?

— С какой стати? Разве ты меня жалел, оставив на растерзание отчиму? Помнишь, в тот последний вечер мы занимались любовью в пляжном домике? А потом лежали рядом и обсуждали медовый месяц. Ты не замолкал ни на секунду. Вдохновенно строил планы. Лживые планы. Ты знал, что я не доживу до твоего возвращения. Это было весело: смотреть в глаза идиотке, не подозревающей, что ее ведут на заклание?

Он откашлялся и с трудом перекатился на бок, чтобы видеть меня.

— Нет. Я… просто… хотел… свободы…

Я запрокинула голову и уставилась в бежевый потолок, представив небо. Вспомнилось, как делала это в заточении. Каждый день. Видела его, как наяву. То ясным, то облачным, то звездным. Но никогда грозовым.

— Ты не знаешь значения этого слова. Думаешь, это независимость от кого-то или чего-то? Ошибаешься. Свобода начинается в голове. Свобода от самого себя и собственных глупостей. Ты мог прожить насыщенную жизнь, но портишь всё, к чему прикасаешься. Уничтожил меня, сломал жизнь брату и его невесте. Прячешь родного ребёнка, похищаешь девушек, чтобы развлечься самому, а потом подложить под богатых извращенцев. И ты смеешь жаловаться и ждать сочувствия?

— А… ты… без…без…грешна? Тот… тип… на… экране… считает… иначе…

Я закусила губу почти до крови.

Хороший вопрос. В самом деле, считать ли это убийством? То есть, попыткой убийства, раз Портер выжил. Ведь мы, правда, оставили его умирать.

«Мы уходим. Всё будет хорошо».

Эти слова сказал Квентин, когда стащил с меня Портера и, ударив о стену, швырнул мерзавца на пол. Мой мучитель дергался и хрипел, когда мы — робот со свежими порезами на руках и я в бесформенной одежде Руда — покинули лабораторию.