Кабинет, несмотря на приоткрытое с ночи окно, напоминал душегубку: яростная жара, свалившаяся нынче на Москву, до сих пор наблюдалась разве что в экваториальном поясе планеты.

Но огорчаться в этой связи я не стал, так как телефон зазвонил снова, едва я переступил порог. А после, дослушав торопливую, сбивчивую речь агента вышедшего на связь во внеуроченное время, я тут же набрал новый служебный телефон Кондратова: вряд ли он изменил своей привычке являться на работу за час до подчиненных… Я не ошибся.

— Вот что, Валя, — выслушав меня, полковник, вопреки ожиданию, почему-то не спешил обрадоваться.

— Подъезжай-ка ты ко мне прямо сейчас. А я, с большим облегчением покинув свою душегубку, отправился на встречу с Кондратовым. Не предполагая, что буквально со следующего дня буду откомандирован в его распоряжение.

— Говоришь, Кожухова замочил Билет… Хочешь на спор? У Билета на время убийства обнаружится железное алиби…

— Почему?

— Потому… За последние двое суток ты — четвертый, получивший железную наводку на конкретного человека в связи с убийством Кожухова. Интересную игру, Ильин, кто-то с нами затеял… И не «кто-то», а конкретно господин Куб — в миру Кубовский.

Я молча воззрился на Кондратова, ожидая продолжения. Так же, как и остальные сыщики отнюдь не только нашего отделения, о Кубе — одном из крупнейших столичных авторитетов — я знал не понаслышке. К этому бандюку сходились нити множества нашумевших в Москве «особо тяжких», но осуществить заветную мечту любого муровца — подкопаться под Кубовского — никому еще пока не удавалось.

— Для чего ему это надо?

— Для того, чтобы выявить нашего человека в своем окружении, — без обиняков пояснил полковник.

— А это точно Куб?

— Точно. Все четыре дезы были запущены через людей его окружения, разумеется ничего об этом не подозревающих… Шкура у Куба чувствительная — опасность чует за версту.

«Значит, было что чуять! Неужели наши подобрались-таки к авторитету, неуязвимость которого грозила вот-вот стать легендарной?»

Вдруг в одном из четырех случаев это не деза? Вряд ли вы успели проверить всю информацию, времени-то — чуть больше суток прошло…

Полковник остановился и посмотрел на меня пристально и — с горечью. И тут я вдруг впервые осознал, что вид у Кондратова сегодня — из рук вон. Что в глазах его не горечь даже, а самая настоящая боль. Что в последний раз я видел его таким во времена грустнопамятной операции под кодовым названием «Оборотень»… Только тут я почувствовал, что сейчас услышу нечто такое, о чем бы и вовсе не хотел никогда знать.

— Валеру Степанов, надеюсь, помнишь? — Полковник направился к своему столу и тяжело опустился в черное крутящееся кресло. Так вот нет его в живых…

Прежде чем позвонить Кожуховой, Степанов продумал все до мелочей. Каждое слово, которое предстояло произнести в трубку, каждый жест при грядущей встрече. В том, что встреча состоится, детектив не сомневался ни секунды. Накануне, почти сразу после убийства, он самолично опустил в почтовый ящик Кожуховых еще влажноватые, свеженькие снимки. И его уверенность оказалась вполне обоснованной.

— Получила моё послание?

— Откуда они у вас? — Голос женщины по ту сторону провода звучал тревожно.

Степанов рассказал. Он понимал, что мерзкая баба вынуждена будет ему поверить: новенький «Кодак» аккуратно помечал фотографии, сделанные с его помощью, соответствующими датами…

Пригодились остатки прежней роскошной жизни!

На том конце некоторое время молчали, потом Кожухова заговорила снова.