Мы с Элом направились к машине.

– Надо уточнить время смерти. Возможно, Бобби умер позже половины четвертого.

– Возможно, – в голосе Эла звучало сомнение.

Мы сели в машину и почти одновременно захлопнули дверцы. Перебирая в руке ключи, я предложила:

– Давай начнем с царапин. Какое там первое правило расследования убийства? «Присмотрись к семье». – И тут зазвонил мобильник. Мишель.

– Я всю ночь думала о болезни Тея-Сакса, – сказала она. – Возможно, что Бобби унаследовал этот ген от человека, не входящего в группу риска. Но это маловероятно.

Я согласилась с ней.

– Наверняка, если мы узнаем, от кого Бобби унаследовал ген, мы сможем понять, отчего он умер.

– Я тоже об этом думала. Поэтому сегодня на работе занялась изучением медицинских и генетических данных, с которыми имею дело. Не поверите, что я выяснила.

– Что? – я не слишком старалась скрыть удивление.

– Вам известно, что в среднем один из тридцати ашкеназских евреев, канадцев французского происхождения и каджунов является носителем болезни Тея-Сакса.

– Да.

– Оказывается, еще в одной группе этот ген встречается почти столь же часто. Но почему-то о ней известно меньше.

Я уже была готова пролезть через телефонную трубку и вытянуть из нее слова.

– В какой?

– Ирландцы или люди с ирландскими корнями. Один из пятидесяти является носителем Тея-Сакса.

Я откинулась на спинку сиденья. Майор Патрик Салливан, потомок одной из самых знаменитых ирландских католических семей в Лос-Анджелесе. Муж матери Бобби. Он был отцом Бобби. Но как? Я не раз думала об этой возможности, но мне она казалась неправдоподобной. Сьюзен Салливан сказала, что Бобби не мог быть зачат от мужа. Только один раз за долгое время она занималась с мужем любовью – когда встречалась с ним в Японии во время его отпуска. Это, по меньшей мере, за месяц до того, как у них с Рубеном Нейдельманом порвался презерватив. Но Сьюзен рассказала, что Бобби родился немного раньше срока. Что, если он был зачат в Японии и родился позже срока, а не раньше?

Я поблагодарила Мишель за информацию и быстро попрощалась. Отмахнувшись от вопросов Эла, я набрала номер Сьюзен Салливан. К моей радости, она сама подошла к телефону.

– Это Джулиет Эпплбаум. Прошу, не вешайте трубку.

– Вы? Что вам от меня надо? Пожалуйста, оставьте меня в покое! – простонала она.

– Я хочу задать всего лишь один вопрос. Вы помните, сколько Бобби весил при рождении?

– Почему вы меня об этом спрашиваете?

– Это очень важно. Вы помните?

– Да, – прошептала она после небольшой паузы. – Я не стала брать его в руки, это было бы невыносимо. Но я спросила у сестры, не девочка ли родилась. Я всегда хотела дочь. Мне ответили, что мальчик и он весит семь фунтов семь унций. Я запомнила из-за напитка, который называется семь и семь. Наверное, знаете такой.

Семь фунтов семь унций. Тяжеловат для недоношенного ребенка. Но маловат, если родился на две-три недели позже.

– Сьюзен, – спросила я, – а вашего мужа проверяли на кистозный фиброз?

– Нет, конечно. Он не связан кровно с моей племянницей.

– То есть он не проходил генетического осмотра, как вы с сыновьями?

– Нет.

– Сьюзен, а может Бобби – сын вашего мужа? Ребенок мог родиться не раньше, а позже, где-то через десять месяцев после вашей поездки в Японию.

На другом конце провода замолчали. Затем связь неожиданно прервалась.

Я повернулась к Элу.