Мы — их спасители.

23

Ходивший на разведку Цзин возвращается и сообщает, что восставшие заняли мэрию и выбросили с балкона труп мэра. За несколько часов ненависть охватила весь город, опьяневшие от крови люди убивают коллаборационистов и японских эмигрантов. Китайские солдаты, рекрутированные в маньчжурскую армию, повернули штыки против японцев и окружили вражеские части в казармах.

Минь приставляет к стене лестницу, и мы лезем наверх. Перед нами простирается море крыш, похожих на серую, с серебристым отливом, рыбью чешую. Извилистые улицы напоминают борозды вспаханного поля. Платаны с голыми ветками тянутся вверх, подобно изящным иероглифам. В центре города к лилово-желтому небу поднимаются черные дымы. В воздухе стоит шорох крыльев тысяч обезумевших воробьев.

Мы слышим выстрелы, мешающиеся с криками и торжествующими возгласами, бьют барабаны. Некоторые кварталы мрачны и безлюдны, в других царит оживленное веселье. За городскими стенами клубится густой туман.

Хватит ли у мятежников сил, чтобы противостоять подкреплению, которое наверняка пришлют японцы?

24

Во время короткого обмена любезностями я узнаю, что мадам Виолетта, хозяйка Масаё, — уроженка Токио. Встреча на чужой земле с жительницей родного города доставляет мне тихую радость, при таких обстоятельствах чужие нам люди сразу становятся родными и близкими. Мадам Виолетта угощает меня сакэ и задает тысячу вопросов о моей прежней жизни. Я отвечаю тем же. Она рассказывает, что ее муж и дети погибли во время землетрясения, и достает из рукава кимоно крошечную детскую туфельку — единственное, что осталось ей на память о сыне.

Прошло четырнадцать лет, и мне почти удалось забыть страшную картину стихийного бедствия. Слезы мадам Виолетты пробуждают в памяти воспоминания о тех ужасных днях.

Катастрофа произошла в полдень. Только что прозвонил колокол, отпускающий нас на большую перемену. Внезапно начали опрокидываться стулья, полетел на пол мел. Я подумал, что расшалился кто-нибудь из товарищей, засмеялся и захлопал в ладоши, но тут с глухим стуком опрокинулась черная доска, поранив осколками многих учеников. Задрожали стены. Тяжелые деревянные парты катались от одной стены класса к другой. Один мальчик никак не мог выбраться и пронзительно кричал от боли и ужаса. Не успели мы его вытащить, как на головы нам дождем посыпалась штукатурка.

Учитель подбежал к окну, открыл его и приказал нам прыгать. Я первым бросился в пустоту. Наш класс находился на третьем этаже, и я благополучно приземлился в траву. Другие дети последовали моему примеру. Мальчики, прыгавшие с верхних этажей, получили вывихи и ушибы, мы хватали их за плечи и тащили в сад, подальше от школы. Фасад здания дрожал все сильнее, из трех главных дверей вываливались на улицу ученики. Без головных уборов, в разодранных мундирчиках и окровавленных рубашках, они расталкивали друг друга и дрались, чтобы добраться до выхода и спастись. Неожиданно стены школы начали медленно и неуклонно складываться внутрь, обрушились и оба крыла здания.

В саду было черно от народа. Люди кричали, стонали, разбегались в разные стороны, падали, ползли по земле. Земля пульсировала. Мощеные аллеи, по которым я столько раз пробегал, колыхались, как лента. Мы хватались за деревья, но стволы гнулись и раскачивались, отшвыривая нас на землю. Ни за траву, ни за кусты зацепиться не удавалось. Из земных глубин поднимался таинственный гул, поток камней низвергался с глухим треском, напоминающим звук разрываемого надвое шелка.

Потом толчки прекратились. Учителя и надзиратели собрали нас и усадили в кружок на спортплощадке. Они запретили нам двигаться и принялись перевязывать раненых и переписывать отсутствующих.