Я направляюсь к двери. Она бросается ко мне, хватает за колени, обливает слезами сапоги.

— Прости. Не покидай меня…

Я отталкиваю ее ногой.

По пути к площади Тысячи Ветров я чувствую себя презреннейшим из негодяев. Что-то во мне сломалось. Так я чувствовал себя в детстве, после землетрясения: падение в пустоту, опустошенность, шум в ушах… Разум приказывает никогда больше не возвращаться к доске, но ноги сами несут меня на площадь. Я пытаюсь спастись от гибели и несусь навстречу катастрофе.

Китаянка уже там, на ней новое платье. Жесткий стоячий воротничок с двумя парчовыми пуговичками придает ее облику трагическое достоинство. Мое сердце готово выскочить из груди. Лицо горит. Опустив взгляд на фигуры, я кланяюсь и сажусь за стол.

На доске бушует океан. Черные волны, белые волны набегают на четыре берега, откатываются назад, закручиваются, устремляются к небесам. Они смешиваются, сходятся лоб в лоб, сливаются в тесном объятии.

Она, как всегда, не произносит ни слова. Я ощущаю ее молчание, эту непостижимую женскую тайну, как удавку на своей шее. О чем она думает? Почему молчит? Говорят, женщины лишены памяти. Неужели она успела все забыть?

Вчера вечером, когда мы возвращались, мне не хватило храбрости обнять ее. Она ждала от меня любви — той, что китаец дарит китаянке. Как открыть ей сердце, не предав родину? Как поведать, что нас разделяет зеркало и мы ходим по кругу в двух враждебных мирах?

Ее фигуры летают по доске. Она делает ходы все стремительнее. Множит уловки. Какой игрок!

Внезапно темп игры спадает.

85

Каждый ход становится шагом в глубь души. Я полюбила го за лабиринты этой игры.

Позиция меняется, когда игрок делает ходы. Расположение фигур меняется, становясь все сложнее и запутаннее, первоначальный замысел никогда не сбывается. Го смеется над расчетом и бросает вызов воображению. Игра так же непредсказуема, как изменчивые облака, любой ход похож на предательский удар из-за угла. Игрок никогда не отдыхает, вечно пребывая настороже, действует все быстрее и свободнее, хитрит, помня, что ум его должен оставаться холодным и убийственно точным. Го — игра-обманка. Врага опутывают химерами ради единственной истины, имя которой — Смерть.

Я решилась пренебречь правилами, пойти против воли Матушки и не возвращаться домой — она наверняка сразу отведет меня к врачу.

Я сижу за столом — перед доской и моим незнакомцем.

Шляпа, очки и не слишком модный френч придают ему заурядный вид, но что-то в этом человеке выдает его особость. Он тщательно выбрит, но обветренные щеки синеют пробивающейся щетиной. Глаза в густых черных ресницах сверкают, как алмазы, под ними залегли густые лиловые тени. Я помню — так же выглядел Минь, насытившись моим телом.

Я в смущении отвожу взгляд. Столы на площади Тысячи Ветров опустели, игроки ушли. Я вспоминаю бесчисленные партии в го, которые сыграла за свою жизнь. Образы всех безымянных соперников сливаются в один, я вижу перед собой непроницаемое лицо моего незнакомца. Он из тех благородных мужчин, что предпочитают лабиринты ума жестокостям жизни.

Уехать с Цзином — значит вверить ему свою новую жизнь. Но он меня больше не привлекает. Когда-то один только вид его смуглого лица будоражил мое воображение. Его ревность опьяняла. Кончики моих пальцев помнят, как прикасались к упругой гладкой коже в тот день, когда он вез меня на велосипеде. А сегодня он стал для меня докучливым нищим попрошайкой.

Странное, почти извращенное влечение, связывавшее воедино Миня, Цзина и меня, рассеялось. Меня завораживал двуединый герой. Цзин ничто без Миня. Минь ничего бы не стоил без Цзина. Любовь выжившего задавит меня своей тяжестью. Как объяснить ему, что между нами осталась одна только тоска по разбитому счастью да жалость?

Но я знаю, что, если не убегу сегодня, мать силой потащит меня к врачу.