Жалко только что вечер пришлось завершать не самым приятным образом. Я вызвал такси до гостиницы и когда вышел из него, то меня уже второй раз окликнул товарищ следователь.

— Фёдор Михайлович, прошу в машину, расскажите о своих приключениях.

Глава 8

— Это уже становится традицией, — говорю я следователю, когда сажусь в его машину. Волга мягко трогается и плавно набирая ход буквально скользит по ночным улицам Ялты.

В свете фонарей мелькают ночные прохожие, Целые компании, влюблённые парочки и просто одиночки. Приморский курортный город готовится отходить ко сну даже не зная, что существует его изнанка. На которой живут чудовища.

— Что поделать, Фёдор Михайлович, — отвечает мне Федоров, — вы слишком своевольный кадр, чтобы пускать дело на самотёк. Я так понимаю, ваша затея с Талем и Высоцким удалась?

— Более чем, — открываю окно машины и закуриваю, — думаю я оставил достаточно хлебных крошек для интересующих нас людей.

— Простите что? — непонимающе переспрашивает Фёдоров.

— Хлебных крошек. Есть такая сказка про брата и сестру, Гензеля и Гретель. Не читали? Братья Гримм у нас в Союзе очень популярны.

— Нет, не припоминаю, — сухо отвечает Фёдоров.

Следующие пять минут мы едем в тишине и наконец останавливаемся возле уже знакомого мне здания прокуратуры.

Спустя ещё пару минут я в уже знакомом кабинете. Тут всё так же накурено, а вместе с Болотиным меня и Фёдорова ждёт ещё один, не побоюсь этого слова, типчик.

Низенький с сальными волосами мужик в чёрном похоронном костюме, кстати, не очень хорошо сшитом да ещё и плохо сидящем.

Весь его облик говорит о том, что это крайне неприятный человек, вот такой прям до отвращения неприятный.

— Знакомьтесь, Фёдор Михайлович, — Юрий Дмитриевич Белогорский, со вчерашнего дня ещё один член нашей следственной группы из Москвы.

— Рукопожатие Белогорского было под стать его внешности, безжизненное и холодное, как будто с трупом поручкаться пришлось, честное слово.

— Наслышан о вас и о ваших талантах, товарищ Евстигнеев, — а вот голос резко контрастирует, говорит Белогорский хорошо поставленным баритоном. Ему бы актёром озвучки быть честное слово, а не в органах работать.

— Надеюсь, вы слышали только хорошее, — усмехаюсь я.

Болотин между тем снова готовит кофе, а Фёдоров делает приглашающий жест рукой.

— Прошу садиться товарищи и Фёдор Михайлович, мы ждём вашего доклада.

— А докладывать пока особо нечего, товарищ Фёдоров. Время я провёл, прямо скажем продуктивно, но это всё не более чем подготовка, — пересказываю, как прошли последние два дня и чего мне удалось достичь. Все трое слушают внимательно. Болотин и Фёдоров с видимым одобрением, а вот новенький с какой-то нарочитой брезгливостью.

— Ваша продуктивность чувствуется по запаху, — Белогорский демонстративно втянул воздух носом, — развлеклись за казённый счёт и называете это продуктивностью?

— Да, более чем. Я не развлекался, как вы выразились, Юрий Дмитриевич, а работал.

— И сколько же вы заработали, если можно так выразиться? — тон у него такой, что хочется в морду дать.

— Достаточно, товарищ Белогорский, достаточно. Или вам финансовый отчёт нужен? Так несите бумаги, сейчас отчитаюсь.

— Олег Петрович, — обращается этот московский хрен к Фёдорову, — я уже говорил вам, что привлечение Евстигнеева, Фёдора Михайловича к нашему делу это очень плохая идея.