Вынув меч, он направил острие в грудь хозяина.
— Ты отважился сбить меня с ног! Я должен тебя убить! Хозяин не обратил на него внимания. Он был все еще скован желтым огненным пятном на полу. Фелуче кольнул его мечом.
— Предупреждаю тебя! Не вздумай касаться золота! Оно принадлежит нам троим. Мы умеем драться, и сон у нас легкий. — Он развернулся. — Это всех касается, понятно?
Пустые бледные лица уставились на него, а хозяин ответил так же тихо, как и раньше:
— Ни один человек в Аксе не коснется этой вещи и пальцем. Не коснется, чтобы спасти от голодной смерти свою жену и детей. Не коснется, чтобы выкупить себя у палача!
Фелуче, сморщив лоб, спрятал меч.
— Надеюсь, что ты говоришь правду.
Девушка осторожно спустилась со стола. Белокурые волосы были растрепаны. Она прижалась к руке своего отца, и он наполовину повернулся, готовый увести ее.
— Погоди-ка! — крикнул ему Хейвор. Мужик остановился, не глядя ему в глаза.
— Значит, вы знаете, что мы несем с собой?
— Кубок Авиллиды.
— Что ты имел в виду, когда сказал, что твое сочувствие с нами?
Все так же отвернувшись, хозяин сказал:
— Об этом вы скоро догадаетесь сами.
Он увел девушку на кухню, и вскоре там погас свет.
Вокруг дома мела пурга. Входная дверь громко ударила засовом. Хейвор вскинул брови и, увидел, что они остались в гостиной одни. Он подошел к одному из окон и глянул на улицу. За туманными вогнутыми стеклами жались тесные переулки и нависающие друг к другу дома. Во всей Аксе не было, кажется, ни огонька.
В гостиной вскрикнул человек. Это был крик, знакомый Хейвору по битвам, смесь боли, страха и отчаянья, смертный крик. Он стремительно повернулся, держа нож в руке.
Качиль, постанывая, стоял на коленях у камина, направив взгляд на кубок.
Хейвор подошел к нему. Большие капли пота выступили на лбу рыжего вора.
— Надо его отвести наверх, — сказал Хейвор. — Лихорадка совсем его развалила. Фелуче пожал плечами.
Свечи мерцали и блекли.
Мальчик, который отвел их лошадей в стойло, тихо проскользнул в гостиную, чтобы показать им комнаты. Он не отваживался смотреть в глаза, держался в отдалении, словно они страдали заразной болезнью. Фелуче и Хейвору не оставалось другого выбора, как тащить Качиля наверх, по узкой деревянной лестнице. На каждой ступени белокурый южанин испускал проклятия. Хейвор уложил больного в постель и прикрыл его, в то время как Фелуче небрежно прислонился к косяку.
— Прилежная ты нянька, Хейвор!
Хейвор ничего не ответил. Он привык к Фелуче и его манере разговора.
— При таком уходе, — продолжал Фелуче, — он уж точно быстро выздоровеет.
— Да, если он ночью крепко пропотеет, утром, возможно, почувствует себя лучше.
Когда Хейвор оставил помещение и прикрыл за собой дверь, Фелуче подумал вслух:
— Мы могли бы поехать дальше, здоров он или нет.
Это увеличило бы нашу долю…
— Может быть, — согласился Хейвор. — Но я не хочу менять наши планы. Ночью мешок будет в моей комнате, Фелуче, и я предостерегаю тебя! У меня тоже легкий сон.
Фелуче почувствовал жесткость во взгляде и голосе Хейвора.
— Смотри-ка, — мимоходом обронил он, — Соколок показывает когти. Хорошо-хорошо, я нахожу твою честность похвальной.
Добравшись до своей комнатушки, Хейвор снял кольчугу, сапоги и залез под одеяло. Рубаху и штаны он оставил, а нож лежал наготове под подушкой. Не только Фелуче, но и мрачная ночлежка с ее суеверными хозяевами делала его недоверчивым.
Целый вечер он боролся с усталостью, но теперь сон не хотел приходить, вел себя как строптивый полудикий конь, который уступает, когда не нужен, и упирается, как только видит сбрую и седло. |