— Значит они пришли, — продолжал Хейвор. — Но почему они смогли спасти меня?

— Потому что их было трое, как и тех, что тебя преследовали, и потому что они умерли в страданиях… но без злобы. Потому что ты украл бокал не из жадности, и они могли это засвидетельствовать. И еще потому, что силы тьмы не выносят сочувствия. Ты пожалел их, и благодаря этому они потеряли часть своей силы. Но прежде всего потому, что ты такой, какой есть, Хейвор.

Она стояла совершенно тихо и смотрела на него, и он, казалось, понимал ее так, как будто они знали друг друга всю жизнь.

— Сейчас пойдем обратно, — сказала она. — В камине горит огонь.

Перед глазами возникла старая ферма, искривленное дерево, янтарный свет в маленьком окне, который сопровождал его до последнего, и все это ждало его как родной дом, которого он никогда не знал и о котором тосковал всегда.

— Позднее ты можешь ехать дальше, в Венку, — сказала она.

Хейвор улыбнулся девушке, и она ответила улыбкой. Он пошел к ней навстречу, и они вместе побрели домой, как будто оба знали, что Венка ему больше не нужна.

На тропе остался разбитый бокал.

К вечеру солнце потемнело, и поднявшийся ветер погнал перед собой голубовато-белую снежную пыль. Когда снег в плотных, бледных прядях лег на землю, от черного бокала не было уже ничего видно.

Ночью над облаками плыла луна и бросала на тропу свой жесткий, холодный, лишенный теней свет.

ОДЕРЖИМЫЙ ШОН

Глава 1

КАБАН

С опушки еловой рощи открывалась большая часть долины.

В очень ясное утро, как говорили, можно было увидеть даже Мертвый Угол.

Хотя вряд ли.

Чаще всего, как и сегодня, горизонт был окутан мягкой красноватой дымкой, а лес казался далекой темной туманностью. Окружающая местность опускалась в долину широкими зелеными террасами. Над рощей возвышалась скала. Это был пик горной цепи, плотно окружающей долину, с юга и запада на севере она переходила в невысокие горы. Еще никто не перебирался через скалы.

Лес скрывал восточную часть долины, и за лесом лежала земля, выжженная, подобно пустыне. В этом направлении тоже никто не ходил. Так как река текла через лес с юга на север, и на ее восточном берегу…

Не стоило предаваться раздумьям о том, как было бы хорошо на том берегу реки, в ту сторону смотрели также редко.

Днем вообще никто не думал о племени Ворона.

Небо было светлое и голубое. Трава на террасах нежно зеленела, а листва деревьев казалась темно-зеленой. Повсюду виднелись протоптанные овцами тропы, видно было и колышущееся стадо овец — как текущее вниз облако. Между прямыми черными стволами елей Рощи струился дым костра; так же прямо поднимались дымки над хижинами.

Стояла отличная погода для охоты, как в общем-то и должно было быть. Поскольку сегодня был день кабаньей охоты. Охоты Трома — короля Еловой Рощи. Кабан считался принадлежащим Трому, если его убивали в лесу западнее реки.

Шон, сын Наула, стоял на краю террасы спиной к роще. Рядом замерла его изящная дикая собака, прислонившись в ожидании к длинным ногам Шона. Его волосы и шерсть собаки были почти одинакового цвета — цвета дубовой коры. Глаза Шона отливали холодной синевой, иногда они мерцали, подобно драгоценным камням, хотя он не часто смотрел на мир, широко раскрыв их.

— Привет, Шон! — крикнул кто-то, и собака навострила уши. — Ты уже мечтаешь о кабане?

Шон обернулся.

— Или ты мечтаешь только о себе?

По траве к Шону шел Лорт, такой же загорелый и темноволосый, но глаза у него были другие.

— Я мечтал о таком месте, где меня не могли бы найти ворчуны.