Между тем Неущенко, в явном замешательстве попятился назад, а Бродяга и Дымов, как ни в чём не бывало, вошли во двор. От сарая до них было метров десять, да и говорили они в полголоса, так что обмен любезностями я пропустил. Пора было вступать в игру.

    Высунувшись из-за сарая, я помахал рукой Шуре, и расслабленной походкой жителя эти мест направился к «высоким договаривающимся сторонам». Староста обратил внимание на то, что его странные гости смотрят ему куда-то за спину, и развернулся в мою сторону. Я увидел, как его нижняя челюсть устремилась к земле. Ну, ещё бы! У него на дворе одновременно и немецкий лейтенант, стоящий в обнимку с его бывшим сослуживцем из райотдела, и советский диверсант, с ухмылкой гуляющий по его двору, как по своему собственному. Причём, никто ни в кого не стреляет, банальностей, вроде, «Хендэ Хох» или «Рус, здавайса!», не кричит. Всё тихо-мирно, я бы сказал, по-семейному. Чтобы немного успокоить хозяина, я приветливо улыбнулся, и сказал:

    – Ну что, дядько Пилип, брезент-то в хозяйстве пригодится?

    Поняв, что ещё немного, и, от непоняток нашего старосту хватит кондрашка, Шура аккуратно взял его за локоток и тихо сказал:

    – Может, в хату пойдём? Староста вздохнул и пробормотал:

    – И то, верно… Прошу в хату, гости дорогие…

    Я первый вошел в сени. За мной – хозяин, а мои товарищи чуть подзадержались – Бродяга отдавал распоряжения, как нести службу.

    В большой, светлой комнате я увидел молодую, лет двадцати пяти, женщину, что стояла у печи и нервно мяла в руках подол передника.

    – Вечер добрый, хозяйка! – поприветствовал я её.

    – И вам – добрый! – несколько нервно ответила она. Странно, но ставшего привычным за сегодняшний день белорусского акцента, я в её речи не заметил. – Садитесь, угощайтесь! – и она сделала приглашающий жест в сторону накрытого стола.

    – Спасибо за приглашение, но остальных гостей подождать надо. – Ответил я, оглядывая комнату.

    «Так, икон нету, значит – Филипп – комсомолец или коммунист. Хотя нет, для комсомольца староват, лет тридцать пять ему. В комнате чисто и, учитывая «горку», полную тарелок и чашек – даже богато, по нынешним-то временам. Хозяйственный Филипп мужик – видно по всему».

    – Вы бы, товарищ майор, – обратился ко мне Неущенко, – проходили. Располагались.

    «Да, быстро он в себя пришёл! Видно не просто так в старосты пошёл». – Подумал я.

    – Только после вас, дорогой Филипп… Как по-батюшке вас?

    – Христофорыч.

    – …дорогой Филипп Христофорыч… – закончил я, слегка офигев от такого хитрого имени.

    Пока мы «крутили политесы» в комнату вошли и остальные участники «тайной вечери». Увидевшая их хозяйка удивилась, но не сильно. Хотя, на мой взгляд, сочетание немецкой формы на Бродяге и камуфляжа на Зельце, выглядело довольно странно. Хозяин же посмотрел на Дымова, а затем шагнул ему навстречу:

    – Ну, здравствуй, Алексей Дымов! – и протянул руку для рукопожатия.

    «Мда, а быстро мужик соображает! Быстро просёк, что немецкая форма – для маскировки.