К вопросу секса я отношусь… я к нему вообще не отношусь. Если учесть, что прикосновения близких вызывают дискомфорт, а контакт с посторонними — панику, секс, соответственно, давно вычеркнут из списка возможной активности. Моё будущее предрешено, жизнь распланирована и расписана едва ли не по минутам: я буду лечить детей. А годам к тридцати прибегну к методу искусственной фертилизации и рожу одного ребёнка. Возможно, двух. Поэтому интеракции с противоположным полом никогда не занимают ни моё время, ни сознание.
Однако Адити уже удалось немного раскачать эту установку словами:
— Как так, прожить жизнь и не испытать самое главное в ней удовольствие? Ты что? Совсем того… дурная?
Сложно спорить с наличием в этой глубокой мысли некоего рационального зерна, но как представлю нависающую над собой обезьяну, одну из тех, что учатся со мной на курсе, мною тут же обуревает не страсть, а дикое желание уничтожить мужскую популяцию как таковую. Только папу можно было бы оставить, если б он был ещё жив.
IAMX — Think of England (acoustic)
Автобус останавливается, я выскакиваю, как ошпаренная и тут только соображаю, где нахожусь, и что успела проехать восемь-десять остановок мимо. Теперь нужно возвращаться: перебегаю дорогу, заныриваю под навес остановки и упираюсь взглядом в… шагающего прямо на меня соседа.
Да что ж это? Не то, чтобы я его боялась, но всё это как-то… очень странно. И подозрительно.
— Вы меня преследуете?
— Нет, — улыбается.
— Вам же нужно туда! — тычу рукой в направлении всё ещё виднеющегося «нашего» автобуса.
— Я проспал свою остановку.
У меня мурашки. По спине, рукам, ногам и даже волосы немного дыбом: потому что БРИТАНСКИЙ АКЦЕНТ! Мой любимый. Чеканность слов, грация в темпе и ритме интонаций, стройность фраз, а голос… он словно завязывается не в голосовых связках, а где-то значительно ниже — в грудине. Глубоко внутри этого громадного в сравнении со мной тела. Теперь, когда мы оба находимся в вертикальном положении, вопиющая разница в росте заставляет меня ощущать себя кнопкой.
— Ладно, — говорю.
Парень небрежно бросает рюкзак прямо на асфальт и, обняв себя руками, ждёт. Так же как и я. Так же, как и я, старается не смотреть в мою сторону.
— А Вы тоже… обратно? — вдруг спрашивает.
— Да.
— Зачитались?
Вот же наглец! Бесстыжий!
— Не Ваше дело, — говорю, не поворачивая головы.
— Зря Вы так… реагируете. Что естественно, то…
— А что естественно? — тут уже я поворачиваюсь к нему всем телом.
Он что? Начнёт мне сейчас толковать про посохи с жемчужинами? Или про огнедышащие пещеры? Или как там было?
— Ваш интерес к…
— Нет у меня никакого интереса! Это вообще не моя книга! Это подруга дала! Попросила… прочитать, — кажется, я загнала себя в логический тупик.
Он пожимает плечами, продолжает глумиться взглядом:
— Я не имею ничего против.
Вот именно! Ещё бы он был против!
Но акцент… я не перестаю жадно ловить интонации в голосе незнакомца, невзирая на стыд, возмущение, раздражение. Автобус прибывает очень скоро, я бегу в самый конец — только бы подальше от моего нравственного позора, и парень, Слава Богу, догадывается остаться в среднем секторе в ущерб себе — стоя, хотя рядом со мной есть свободные места.
Странно, но я огорчена, и досадую на двусмысленность собственных желаний: всю поездку не прекращаю искать и находить глазами самую высокую фигуру в салоне. И она на месте, небрежно сложив руки на поручне, за который нормальные люди обычно держатся, чтобы не упасть. |