Мобильный телефон подружки уже много дней оставался недоступным, на электронные письма она не отвечала, трубку в ее съемной квартире тоже никто не поднимал.

— Не-а, — флегматично протянула одна из подружек.

— Вторую неделю уже не появляется, — дополнила вторая с пресным выражением на бескровном, как у мертвой паночки, лице. — И, вообще, в последнее время она была какая-то странная.

За непродолжительное общение с немногословной парочкой, я уяснила, что определение «странная» для них являлось синонимом к худшему ругательству. Меня они тоже считали странной и откровенно недолюбливали.

— Понятно, — пробормотала я, чувствуя, как в душе возрастает беспокойство.

Катерина исчезла приблизительно в то время, когда меня подкосила болезнь. Конечно, молчание подруги легко объяснялось тем, что она не желала общаться лично со мной, но чтобы убежденная отличница прогуливала занятия? Невозможно!

Полная мрачных раздумий, на автомате я вошла в лекционную аудиторию и заняла привычное место подальше от преподавательской кафедры. Но, стоило плюхнуться на лавку, как вихрастый парень на противоположном конце длинного узкого стола, поднялся и демонстративно отсел на другой ряд.

Отлично, мне места больше достанется.

Сделав погромче музыку в плеере, я утонула в приятном голосе американского рокера, поющего о мире, в котором никогда не умирали бабочки. Меланхоличная песня трогала за душу.

Между тем, в лекционной собирался народ. Профессор по логике был знаменит тем, что после звонка запирал дверь аудитории на ключ, а потому студенты торопились. Переговариваясь, вошли приятели Сухова. Через какое-то время появился сам Андрей со спортивной сумкой на плече.

Тут случилась невидаль: проигнорировав собственных прилипал, с отсутствующим видом парень поднялся прямиком к моей парте. Бесцеремонно плюхнув на стол сумку, он вымолвил нечто резкое и замер в нетерпеливом ожидании.

— Чего тебе? — Я вытащила один надрывно пищащий наушник.

— Подвинься.

— Места не хватило, товарищ Сухов? — Я кивнула на компанию, подчеркнуто не замечавшую заводилу.

— Мы не сходимся в гастрономических пристрастиях, — иронично пояснил Андрей и широко, открыто улыбнулся.

Определенно, история со съеденным плакатом самым негативным образом повлияла на имидж всеобщего любимчика и экспрессом перевела в разряд аутсайдеров. Язык чесался сострить по этому поводу, но я только пожала плечами и сдвинулась на лавке, освобождая неожиданному соседу место. Вытащив из-под кроссовок в сумке измятый блокнот, Сухов вдруг проговорил:

— Антонова, обещай, что не заставишь меня слопать тетрадь. Я еще плакат не весь переварил.

— Постараюсь уж, — хмыкнула я, едва сдерживая ухмылку.

— Мир? — Он протянул руку.

— Мир.

Мы по-мальчишески ударились костяшками сжатых кулаков, и уже в середине лекции решили закрепить примирение очередным дружественным свиданием. Правда, теперь на нейтральной стороне.

Заведение, гордо носившее название одного из дней недели, пользовалось популярностью, так что даже в обед народу собралось предостаточно. От громкой музыки и голосов посетителей сотрясался воздух. Каждая мелочь в интерьере зала напоминала о далекой заокеанской стране, подарившей миру гамбургер, колу и Элвиса Пресли. Для антуража на стенах висели старые рекламные плакаты, иностранные автомобильные номера и пыльные фотографии. К каждому столику с потолка спускались лампы с зелеными абажурами, а вместо скатертей лежали листы тонкой бумаги.

Жизнерадостный официант в ярко-красной форменной жилетке поставил перед нами огромные тарелки с едой и стаканы с содовой. Андрей с удовольствием сунул в рот брусочек жареной картошки и вдруг, как бы, небрежно спросил:

— Это был гипноз?

— Чего?

Я подавилась колой и, боясь посмотреть на собеседника, осторожно отставила стакан на край стола.