Уложил парня. Нужен медик. Он сломал мне руку, но я его прикончил.» спокойно сказал Томпсон в микрофон.
Голос Хэнкинса звучал как-будто из под воды. «Я иду, малой! Я уже почти пришёл, я на пятом и спускаюсь вниз.» Бедный толстый ублюдок похоже бежал, рискуя получить инфаркт.
«Я же говорю, всё в порядке,» настаивал Томпсон «Я разобрался с ситуацией.» Шаря ногой по полу, он наконец нашел фонарик. Он поднял его, встряхнул пару раз и был очень удивлен тому, что он снова заработал.
Изо всех сил стараясь удержать пистолет и фонарик в одной руке — чтобы не нагружать сломанную руку — он подошел и направил луч света на лицо того, кто напал на него.
Старик с тонкими седыми волосами, открытый почти полностью беззубый рот, немигающие светло голубые глаза уставились на него. Не трансген… просто какой-то бездомный несчастный. Старик всего лишь защищал свое право ютиться в этом крохотном офисе… и за это его убил Томпсон.
Живот молодого человека снова свело судорогой, но на этот раз не из-за страха. На этот раз это было что-то значительно худшее — стыд… чувство вины.
Он не знал как сможет жить с этим. После вступления в отряд Вайта, он делал вещи, в которых, он знал, будет раскаиваться впоследствии. Но чёрт подери, он никогда не убивал невиновного человека — до этой ночи.
Он встряхнул головой, и по его щекам покатились горячие слезы, смешиваясь с потом и дождем. Томпсон знал, что сегодня его последний день на этой вонючей работе. К черту Эймса Вайта. Он и Хэнкинс закончат здесь, поедут обратно в офис, подадут рапорт о произошедшем, а затем он уйдет.
Он приедет домой к жене, обнимет её и ребёнка, а завтра они решат как далеко отсюда им нужно уехать чтобы попытаться забыть сегодняшнюю ночь. Где-то в постимпульсном мире должна быть жизнь получше этой.
И тут в наушнике Томпсона раздался пронзительный крик Хэнкинса.
«Хэнкинс!» заорал Томпсон в микрофон.
Ничего.
Хэнкинс, поговори со мной!
Все еще нет ответа.
Меняя частоты, Томпсон экстренно связался со штабом для вызова подкрепления, и позвонил 911 что должно было привести сразу как местную полицию так и скорую помощь. Затем он вернулся на прежнюю частоту и снова вызвал Хэнкинса по имени.
Снова тишина.
Стянув галстук, он сделал импровизированную шину из фонаря, так что луч казалось вырывается из его пальцев. Немного ослабив узел, он вставил в Глок новую обойму, и рванул вверх по лестнице, так быстро как только мог.
Но не достаточно быстро.
Тело Хэнкинса он нашёл на четвертом этаже, там куда его перетащили с лестницы. Он знал что это Хэнкинс, хотя опознать кого-либо в голом, ярко красном, блестящем от крови теле с обнажёнными костями и мускулатурой, было невозможно.
Просто труп с содранной кожей.
На этот раз — очень свежий.
И крик который он услыхал в ушах, на этот раз был его собственным.
Не очень мускулистый, с каштановыми волосами, ледяными голубыми глазами и обаянием акулы, Эймс Вайт прижал ладонь своей левой руки к его лбу.
Он не знал смеяться ему или плакать, так что он сделал то, что делал всегда: усмехнулся, даже перед лицом смерти, он усмехался…
Вайт знал, что Хэнкинс и Томпсон не были самыми надежными людьми в его отряде, он даже подозревал, что они не подходили для него — но он не мог допустить, что они были настолько неподходящими.
Хотя это было вполне естественно. Он был человеком с миссией космической важности, в городе и в стране, оставшихся почти без управления… каждый должен принимать правильное для него решение, не так ли? И здесь был он, с его огромной ответственностью, окруженный дуракими и некомпетентными людьми. В эти дни Вайту казалось, что он постоянно находился на грани великой победы и унизительного поражения. |