Пожарные дружинники, из которых был составлен спасательный отряд, кружили у болота уже несколько дней, и потому мое появление для них явилось полной неожиданностью. Увидев обнаженного, выкрашенного красной краской мальчишку, они сразу же прозвали меня Одержимым длинноносым лешим – лицо, грудь, руки у меня были перепачканы блевотиной вперемешку с непрожеванными крабами, я беспрерывно вертел головой, и мои спасители смеялись: это он боится потерять своего дорогого длинноносого лешего. Когда пожарные дружинники окликнули меня, я подскочил не хуже дикой собаки и стал изо всех сил отбиваться здоровой ногой, но они, разумеется, меня скрутили. Тогда я громко заплакал, призывая на помощь длинноносого лешего... Вдруг мне показалось, что Мэйскэ Камэи, еще молодой – лет шестнадцати, – возглавив отряд стрелков, из лесной чащи берет на прицел болото, и я закричал:

– Не стреляйте! Это пожарные дружинники!

И снова заплакал навзрыд, страдая от мысли, что мне не удалось выполнить порученную миссию...

Сестренка, после тех шестидневных испытаний лес, бесконечный, многоярусный, как микрокосм, вошел в мою плоть и кровь. И так же, блуждая, проник в него и я. Я впервые по-настоящему понял, почему дед Апо и дед Пери назвали наш край с его мифами и преданиями деревней-государством-микрокосмом. Когда меня обнаружил спасательный отряд, меня вырвало оттого, что мой желудок был забит огромным количеством сырых крабов, которых я глотал, почти не прожевывая, и я, весь перепачканный, вертел во все стороны головой. Громко плача, я изо всех сил отбивался от крепко державших меня дружинников. Жители нашей долины решили, что я буйствовал от жара и голода, а я, сестренка, отвечая молчанием на их насмешки – пусть себе обзывают Одержимым длинноносым лешим! – лишь укреплялся в вере, которая до сих пор меня не оставляет. Сразу же рассказать обо всем взрослым у меня не хватило духа, но я твердо знал, что видения, которые проходили перед глазами взбунтовавшегося ребенка, имели свою внутреннюю логику, как и все пережитое мной в лесу за эти шесть дней. Я своими глазами видел мир, исполненный очевидного смысла, гораздо более реальный, чем наша жизнь в долине. С каждым днем я все больше убеждался в этом. Многие из пожарных дружинников, насмехавшихся надо мной, ушли на войну и не вернулись, а я каждый раз, узнавая о гибели кого-либо из них, отчетливо представлял себе, как их убивали в чужой стране, очень далеко от нашего края. В короткое мгновенье перед смертью их посещали видения, в которых вмещалась вся их жизнь. И они умирали с сознанием, что и гибель в чужой, неведомой стране не менее призрачна. Разумеется, никто не услышал от них крамольных признаний...

Дед Апо и дед Пери как-то учили меня, что замкнутое трехмерное пространство имеет свое собственное время, и наш мир существует как единство пространства и времени. А я им на это, как обычно, отвечал паясничанием.

– Возьмем небесные тела, уже открытые в галактике за пределами нашей солнечной системы, и бесконечное множество звезд, которые еще будут открыты в других вселенных. Допустим, у нас есть космический корабль, способный мгновенно преодолеть расстояние до любой из них. Среди мириадов этих небесных тел мы обнаружим миллионы планет, имеющих сходные условия с земными. И там, вероятно, обитает бесконечное множество живых существ, подобных человеку. На космическом корабле мы будем посещать эти миллионы миров, населенных людьми или существами, подобными человеку, и увидим, что на каждой планете – свое собственное время, что каждая представляет собой единство пространства и времени. И если можно охватить одним взглядом это бесконечное множество единств пространства и времени, то и всю историю земного человечества удалось бы представить в одном временном срезе.