|
И, в-третьих, – откуда израильтянин вообще мог знать это исконно российское словеч-ко из сленговых пластов последних лет? И почему Миша уверен, что тот его знает?! На какую-то долю секунды я почувствовала дурноту нереальности происходящего. И в этот момент, так же доброжелательно улыбнувшись, почтенный господин охотно откликнулся на иврите: – С чего это вдруг я – мудак? Я вовсе не мудак. И отвернувшись, уставился в окно на дивный пейзаж, бегущий вдоль шоссе. – Так вот, – увлеченно продолжал Миша Хейфец, как ни в чем не бывало, снова обра-щаясь ко мне, – я, значит, иду в Центральный архив… – Миша… – пролепетала я, впервые в жизни ощущая буквально, что значит выражение «поехала крыша», – Миша, за что ты обозвал этого человека? – Кого? – изменившись в лице, спросил Миша. – Как – обозвал? – За что ты обозвал его «мудаком»? Хейфец напрягся и… расхохотался. – «Мудъаг»! – повторял он, хохоча, – «мудъаг» – «обеспокоен»! Я спросил его – не обеспокоен ли он чем-то. Он ответил: с чего это вдруг мне беспокоиться? Однако, живешь-живешь, и привыкаешь… Более того – постепенно теряешь чувстви-тельность «русского уха» к звучанию слова, начинаешь прилагать немыслимые усилия, что-бы не засорять речь привычными названиями на иврите. И это, поверьте, действительно требует значительных усилий, потому что иврит – как язык – более «удобен» в употребле-нии, сжат, краток, ёмок. Отрывок из Пятикнижия на иврите занимает на странице, скажем, три-пять строк; пе-ревод на русский того же отрывка занимает почти всю соседнюю страницу. Гораздо проще, рассказывая о знакомом, которого на службе перевели в статус посто-янного работника со всеми вытекающими из этого статуса льготами, сказать «он получил „квиют“», чем вот так, как я –двумя строками выше – объяснять это по-русски. Гораздо быстрее сказать «мисрад-клита», чем «министерство абсорбции новых репат-риантов». Посопротивляешься с полгода, а потом и рукой махнешь. Жизнь плотная, не до разговоров, ну его – так проще. Вот и слышишь то и дело в автобусе разговор двух, вполне российского происхождения, особ: – Я говорю «менаэлю» (начальнику): «Пока я не подпишу „хозе“ (договор) со всеми „тнаим“ (условиями) – я работать не стану. Я без „пицуим“ (денежной компенсации при увольнении), без оплаченных „несиёт“ (поездок на работу), без „битуах леуми“ (националь-ного страхования) и без „купот-гимел“ (пенсионных касс) не буду работать!» До отъезда мне несколько раз попадались книги ивритских писателей, переведенные на русский язык. Одна была из жизни мошава – сельскохозяйственного поселения. Жители мошава назывались «мошавники». Я читала и содрогалась. Как же не чувствует переводчик, думала я, что это слово ассоциируется в русскоязычном сознании сразу стремя словами: «мошенник», «шавка» и «мошонка»! Прошло несколько лет, и я совершенно спокойно слушаю в последних известиях и про мошавников, и про кибуцников. Да что там! – абсолютно н Бесплатный ознакомительный фрагмент закончился, если хотите читать дальше, купите полную версию
|
