Следующий вопрос был на греческом:

— Кто тот, что пребудет в саду Эдемском и записывает все, что происходит в этом мире?

Я ответил не сразу. Подумав, сказал по-гречески же:

— Никто. В Эдеме никого нет.

Раввин посмотрел направо, потом налево. Два другие раввина тоже посмотрели на него, затем они все вместе воззрились на меня.

— В Эдеме никто не записывает деяния нашего мира? — повторил старый раввин, подняв брови.

Я снова задумался. Я отлично понимал, что должен говорить то, что знаю. Однако я не мог объяснить, откуда у меня это знание. Или это память? Я сказал по-гречески:

— Люди говорят, что это Енох, но Эдем пуст и будет пуст до тех пор, пока Господь не скажет, что весь мир снова станет раем.

Раввин вернулся к арамейскому языку:

— Почему Господь нарушил свое обещание царю Давиду?

— Господь не нарушил его, — немедленно ответил я. Это я знал давно и твердо. Мне даже не надо было задумываться над ответом. — Господь не нарушает обещаний. Престол Давида там…

Раввин заговорил не сразу. Молчали и остальные. Старые раввины на этот раз даже не переглядывались друг с другом.

— Почему на престоле нет царя из рода Давидова? — спросил раввин громче, чем раньше. — Где этот царь?

— Он придет, — сказал я. — И дом его будет вечен.

Лицо раввина смягчилось. Он снова заговорил тихим голосом.

— Не плотник ли построит этот дом? — проговорил раввин.

Смех. Старики засмеялись первыми, потом — мальчики, сидевшие на полу. Но старый раввин не смеялся. Я заметил, как по его лицу скользнула печаль, но потом она исчезла, и раввин ждал моего ответа, глядя на меня добрыми глазами.

Лицо мое пылало.

— Да, ребе, — выпалил я. — Плотник построит дом царя. Плотник всегда нужен. Даже сам Господь время от времени становится плотником.

Старый раввин удивленно смотрел на меня. Все вокруг зашумели. Мой ответ никому не понравился.

— Объясни, что это значит, — велел мне раввин на арамейском языке.

Я припомнил слова, что не раз говорил мне Иосиф:

— Разве не Господь сказал Ною, какого размера должен быть ковчег и из какого дерева его строить? Разве не Он сказал, что ковчег нужно осмолить внутри и снаружи, не Он ли сказал, какой высоты сделать ковчег и где Ной должен прорубить окно, а где дверь, с точностью до локтя?

Я остановился.

Лицо старейшего из раввинов медленно осветилось улыбкой. Больше я ни на кого не смотрел. Было тихо.

— И разве не верно, — продолжил я на нашем родном языке, — что Господь сам послал пророку Иезекиилю видение о новом храме, определив размеры галерей, и колонн, и ворот, и алтаря, показав, как все должно быть сделано?

— Да, это верно, — улыбался старый раввин.

— И еще, господин мой, — не умолкал я, — разве не Премудрость сказала, что, когда Господь создавал мир, Премудрость была там как главный работник, и если Премудрость не есть Господь, что тогда Премудрость?

Тут я умолк, удивившись собственным словам. Не знаю, откуда они взялись. Но потом я продолжил:

— Ребе, разве Навуходоносор не отправил плотников в Вавилон вместо того, чтобы убить их, потому что они знали, как строить? И когда Кир, царь персидский, повелел, что мы можем вернуться, плотники пошли домой строить храм, как указано это было Господом.

Тишина.

Раввин отступил. Я не мог понять выражение его лица. С опущенной головой я стал мучительно перебирать, что я сказал не так.