Он заглянул под кровать, за кровать, под подушку. Встряхнул вязаное покрывало, и деньги рассыпались по полу. Гребаный телефон пропал. Непонятно как, но пропал. Линус почувствовал, что его тошнит.

Он вспомнил, как пришел утром домой, посмотрел на Хенрика и потом сразу ушел в свою комнату и лег спать. Телефон мог быть только здесь. И все же он распахнул дверь и облазал пол в прихожей. Краем глаза увидел Хенрика на диване.

– Доброе утро, – сказал Хенрик.

– Заткнись. У меня телефон пропал.

– Не-а.

– Да, долбаный ты идиот, не слышишь, что ли, что я сказал?

– Твой телефон здесь.

Линус бросил злобный взгляд на Хенрика, который сидел на диване, сложив руки на коленях, словно девица в ожидании приглашения на танец. На столе перед ним лежал телефон Линуса. Пошатываясь от невероятного облегчения вперемешку с растерянностью, Линус вошел в гостиную.

– Садись, – сказал Хенрик.

– Времени нет, не понимаешь, что ли? – Линус потянулся за телефоном. – Надо проверить…

– Я сказал: сядь. – Что-то в голосе Хенрика заставило Линуса посмотреть на него до того, как он взял телефон. В правой руке Хенрик держал пистолет, который он когда-то спер и который теперь был направлен на Линуса.

– А вот сейчас, Хенрик, ты о-о-очень не вовремя, – сказал Линус и отдернул руку. – Это ты взял телефон? Из кармана куртки?

– Да. – Дулом пистолета Хенрик указал на кресло. – Садись.

Линус посмотрел на Хенрика, смерил его взглядом. В его глазах было холодное, приглушенное безумие – это у них семейное, – но оно редко проявлялось за его жалкой унылой физиономией. Все равно что смотреть на бешеного пса на цепи, которая вот-вот лопнет. Линус поднял руки и сел в кресло.

– Хреново, Хенрик, – сказал он. – Все это очень хреново. Помнишь, что я говорил о…

– Я помню все, что ты говорил, – прошипел Хенрик, так что капли слюны приземлились на стол. – Каждое. Гребаное. Слово. Но сейчас я хочу поговорить, и, похоже, это единственный способ.

– Валяй, говори. Но у тебя очень большие проблемы – надеюсь, ты понимаешь.

– Вот какие у меня проблемы, – сказал Хенрик и приставил дуло пистолета к виску. В глазу у него лопнул сосуд, и Линус стиснул зубы, когда показалось, что Хенрик нажмет на курок. Он с ненавистью смотрел на Линуса, затем опустил пистолет и произнес:

– Вообще-то я хочу сказать только одну вещь. Ты, Линус, превратился в настоящий кусок дерьма.

– О’кей, ну вот и сказал. Теперь я могу взять телефон?

Хенрик помотал головой:

– Я немного разовью эту мысль. Ты – кусок дерьма, потому что относишься к другим, особенно ко мне, как к дерьму. Трындишь про уважение, но у тебя самого этого уважения ноль. Думаешь, ты – Король, потому что в карманах у тебя куча маленьких пакетиков, сам-то слышишь, как это жалко.

– Все звучало иначе, когда…

– Да завали. Сейчас говорю я. Вот ты со своими гантелями и бритой головой думаешь, что ты настоящий бандос, а ты всего лишь надменный. Я даже не уверен, что ты знаешь это слово, оно означает примерно, что человек думает только о себе. Мы были друзьями, Линус. Мы выросли вместе, мы поддерживали друг друга, а сейчас? Только ты, ты, ты, и ты одинок.

– Ты тоже одинок, Хенрик. Чертовски одинок.

– Да, но разница в том, что у меня хватает ума это понимать и сожалеть об этом. Я пытался, Линус. Правда, пытался, сидел здесь как баба и плакал, потому что ты, мой лучший друг, так жесток.