Дверь отворилась, Майданов одной рукой держался за ручку, другой суетливо вытирал глаза. Весь он выглядел осунувшимся, с красными глазами, смертельно бледный.

    – Что-то случилось? – спросил я. – От вас вышли врачи…

    Он судорожно вздохнул, как после долгого-долгого плача. Глаза были воспаленные, как у больного трахомой.

    – Да, – прошептал он. – Анна Павловна слегла, у нее с сердцем…

    – Ой, – сказал я, – но вы не волнуйтесь, это какой-то пустяк, она ж никогда на сердце не жаловалась…

    Он сказал еще тише:

    – Дело не в ней. С ней приступ, потому что Марьяна…

    Сердце мое застыло, я спросил чужим голосом:

    – Что с нею?

    – Несчастье, – ответил он и всхлипнул. По щекам поползли две слезинки. Он торопливо вытер их, сказал сдавленным голосом: – Она сейчас в больнице…

    – Ох, простите, – сказал я. – Что с нею? Может быть, какое-то лекарство надо?

    Он покачал головой.

    – Наша девочка…

    Голос его прервался. Я ощутил холодок под сердцем. Перед глазами встало ее веселое, всегда смеющееся личико с беспечной улыбкой. Увидел ее ямочки на щеках.

    – Что могло с нею случиться?

    – Случилось… – прошептал он.

    – Но… что?

    Он прошептал так тихо, что я едва услышал:

    – Я вернулся вчера, захотелось перекусить… А оказалось, что хлеб кончился. Марьяна, добрая душа, вызвалась сбегать в магазин, он у нас открыт все двадцать четыре часа… В подъезде встретила Лену, подругу, сходили вместе. А когда возвращались… их догнал патруль…

    Голос его прервался. Я спросил тупо:

    – Чей?

    – Со… союзников, – ответил он едва слышно.

    У меня кулаки сжались сами по себе. Майданов все еще называет юсовцев союзниками, даже негодует, когда слышит, как мы зовем юсовцами, хотя это лишь простое сокращение от US, как сами себя зовем юзерами, гэймерами, байкерами.

    – И… что?

    Он всхлипнул, плечи затряслись.

    – Лена успела убежать… А Марьяна… ее затащили в машину.

    – И что? – спросил я тупо, хотя уже чувствовал непоправимое.

    – Изнасиловали.

    У меня стиснулись и челюсти, но я заставил себя выдохнуть, сказал как можно спокойнее:

    – Вы же сторонники половых свобод… Неприятно, конечно, но примите так… как вы и советовали принимать подобные… инциденты. Смириться, расслабиться, получать удовольствие…

    Я понимал, что это жестоко, но не удержался, чтоб не вмазать ему в лицо его же сентенции, которыми он доставал нас, соседей. Он закрыл лицо ладонями. Слезы брызнули, будто придавил спринцовку.

    – Вы не понимаете… Она в больнице… В больнице!..

    Я спросил быстро:

    – Ого… настолько?

    – Ее… избили…

    – За что?

    – Она… она…

    – Ну что, говорите же!

    – Она противилась.