Он выглянул на одно мгновение и‑s руГжи и что‑то крикнул дискантом, и парни на палубе охотника сразу подтянулись и замерли. Так замерли, что ни один человек замереть не смог бы, клянусь спинным плавником той акулы, что сожрала моего лучшего друга Адониса Гурса в Баб‑эль‑Мандебском проливе.
Я стал приходить в себя окончательно и даже смог пожать плечами, показывая, что не совсем понимаю своего собеседника.
– Они не дышали, Краб, совсем не дышали. Они стояли так, что их грудные клетки в желваках и наплывах мышц были мне видны как на ладони, но они не дышали. И тогда я первым не выдержал и скомандовал своим ребятам: «Акэла!», что означает: «Стрелять одиночными!» – Возможно, Джеральд, вы ожидаете, что в ответ они пошли на абордаж? Не тут‑то было! Они и не подумали предпринять против нас какихлибо враждебных действий. Скорострельные автоматы, как вы знаете, опоражнивают обойму за треть секунды, поэтому я и дал приказ стрелять одиночными. Каждый из моих ребят уже сделал по пять, шесть, семь выстрелов, а эта компания на палубе охотника занималась какой‑то сумасшедшей гимнастикой. Они прыгали и в бок и в стороны, они кувыркались и отпрыгивали, но ни одна из пуль не задела ни одного из них. И я понял, Краб, понял… Они видели летящую пулю точно так же, как мы видим чайку над морем, а их нервный механизм позволял им с поразительной быстротой реакции находить неуязвимое положение для туловища, рук, ног, головы.
Но едва я так подумал, как сразу же двое из них были ранены. И тогда, повинуясь новому окрику того, что прятался в рубке, оба раненых бросились в море, и вода между бортами наших судов закипела от сотен акул… И тогда заговорили наши пулеметы, но было уже поздно…
Остальное не так интересно. Они прыгнули к нам на борт без всяких крюков или канатов. С неимоверной быстротой выхватывали из рук моих ребят карабины, а затем выбрасывали моих парней в море. Я открыл дверь своего лимузина, и ко мне вскочили внутрь человек шесть из оставшихся в живых.
Не буду вас утомлять перипетиями сражения. Скажу только, что под сиденьем моего лимузина был люк в машинное отделение. Это несколько задержало развязку, но вскоре нас отыскали и там… Тут‑то один из нападающих применил против нас вот эту штуку…– Го‑Шень повертел перед моим носом карденой, принявшей вновь светло‑зеленую окраску.Одна из нитей схватила меня, но я успел ударить о борт огнетушитель, обычный огнетушитель, заметьте себе это хорошенько, Краб, и пенная струя выгнала наших противников на палубу. Долго мы сидели по разным углам машинного отделения, боясь высунуть наружу нос, но потом я понял, что они ушли и оставили нас в покое. Конечно, свое оружие тот парень выпустил из рук, когда я навел на него струю пены, и я далеко не сразу сообразил, как им пользоваться, но, как вы уже успели убедиться, кое‑чему научился.
– Не совсем понимаю, Го‑Шень, – сказал я, – для чего вы рассказываете это все мне?
– Не скрою от вас, Однорукий, что я привык видеть в вас врага номер один, – ответил Го‑Шень. – Но я покидаю жизнь, покидаю море. Найдите в Макао таверну «Самое желтое солнце» и скажите ее хозяину «Маэ Мблис» – это пароль – и под ваше начало станут все корабли, которые еще остались в водах Южных морей. Каждое ваше слово будет законом.
– Вам понадобятся настоящие моряки, а когда вы победите, пусть будет все по‑старому…
Уже в Маниле, развернув утренний выпуск «Морского вестника», я узнал, что Го‑Шень бежал из‑под стражи на следующий день после моего посещения. Его видели в одном из портов Суматры, и вскоре след его затерялся. То, что Го‑Шень освободил себя с помощью кардены, вскоре подтвердил начальник мадрасской тюрьмы. Впрочем, он никак не мог расстаться с мыслью, что это поразительное оружие было передано Го‑Шеню мною…"
АТАКУЮТ ИМБИТОРЫ!
Кто первым произнес слово «имбитор», сейчас уже трудно выяснить. |