— Что это, дети?

— Станция Томба, Мэмми.

В ответ мы услышали музыкальное заверение в том, что мы хорошие дети и что она никогда не испытывала никаких сомнений в том, что мы справимся с делом. До станции оставалось, должно быть, миль десять. Трудно определить расстояние точно, не имея ориентиров — да еще этот странный горизонт. Я даже не мог понять, как велик ее купол.

— Что, Крошка, может, рискнем и воспользуемся радио?

Она обернулась и посмотрела назад. Я сделал то же самое.

Мы были настолько одиноки в мире, насколько возможно.

— Давай попробуем.

— На каких частотах?

— На тех же, что и раньше. Космический диапазон. Я попробовал:

— Станция Томба, ответьте. Станция Томба, вы слышите меня?

Затем начала вызывать Крошка. Я искал ответ по всему диапазону частот своей рации. Абсолютно безуспешно.

Я переключился на антенну-рожок, ориентируя ее по блеску купола. Никакого ответа.

— Мы напрасно теряем время, Крошка. Пошли.

Она медленно отвернулась в сторону. Я физически почувствовал ее разочарование, сам я тоже дрожал от нетерпения. Догнав ее, я прислонил шлем к шлему.

— Не расстраивайся, Крошка! Не могут же они слушать весь день, ожидая нашего вызова. Теперь, когда мы видим станцию, мы уж точно дойдем.

— Я знаю, — ответила она хмуро. Начав спуск, мы потеряли станцию из вида — не только из-за запутанных поворотов, но и из-за того, что она ушла за горизонт. Я продолжал вызывать ее, потом потерял всякую надежду и выключил радио, чтобы спасти дыхание и аккумуляторы. Мы прошли уже вниз половину внешнего склона, как вдруг Крошка замедлила шаг, остановилась, села и замерла.

Я бросился к ней.

— Что с тобой?

— Кип, — еле проговорила она, — приведи, пожалуйста, кого-нибудь. А я подожду здесь. Я прошу тебя. Ты ведь знаешь теперь дорогу, а, Кип?

— Крошка! — сказал я резко. — Вставай, живо! Ты должна идти!

Я н-не м-м-огу! — Она начала плакать. — Я так хочу пить… и мои ноги… Она потеряла сознание.

— Крошка! — я тряс ее за плечо. — Ты не можешь, не смеешь сдаваться сейчас! Мэмми, да скажите же вы ей!

Ля, си, до, ре, ми, ре, до, соль.

Веки Крошки задрожали.

— Продолжайте, продолжайте, Мэмми! — я перевернул Крошку на спину и занялся делом. Удушье охватывает человека быстрее быстрого. Мне не требовалось смотреть на индикатор цвета крови, чтобы знать, что он показывает «Опасность», все было ясно по манометру ее баллонов. Баллоны с кислородом были пусты, резервуар со смесью кислорода и гелия почти пуст. Я закрыл ее выхлопные клапаны и впустил ей в скафандр все, что оставалось в резервуаре со смесью. Когда скафандр стал раздуваться, я перекрыл поток воздуха и чуть-чуть приоткрыл один из выхлопных клапанов. И только после этого я закрыл стопорные клапаны и снял пустой баллон. И здесь на моем пути стала нелепая до идиотизма преграда.

Крошка слишком хорошо навьючила меня; я не мог дотянуться до узла. Я нащупал его левой рукой, но не мог достать его правой; мешал баллон на груди, а одной рукой я распутать его не мог. Я заставил себя прекратить панику. «Нож! Ну, разумеется, мой нож!», старый скаутский нож с петлей на ручке, чтобы привешивать к поясу; на поясе он сейчас и висел. Но зажимы на поясе «Оскара» слишком велики для него, пришлось их сжимать. Я крутил его и крутил, пока петля не сломалась. А потом я никак не мог открыть маленькое лезвие. На перчатках скафандра ногтей ведь нет.

«Брось бегать по замкнутому кругу, Кип, — сказал я себе.