Он коротко объяснил, что произошло, Пакимер выслушал трибуна без комментариев и только присвистнул.

– Думаешь, он предал нас?

– Боюсь, что так.

Катриш кивнул.

– И поэтому ты позвал меня? Пора посылать людей в погоню, не так ли?

В его голосе не было суровости. В нем опять звучала легкая насмешка, с которой катриши привыкли смотреть на жизнь.

– Хорошо, я пошлю несколько всадников на разведку, пусть узнают, что творится впереди. И еще один отряд – ловить нашего дорогого друга Блемидеса, хотя вряд ли ребятам удастся его настичь.

Увидев, как Марк вздрогнул, услышав это имя, он добавил:

– Ни один человек не может знать все на свете, этого не дано даже самому Фосу. В противном случае здесь не было бы Скотоса.

Мысль эта успокоила трибуна, но задела Нейпоса. Вера катришей была такой же свободной и легкой, как и они сами. Пакимер ушел, прежде чем жрец сумел выразить свой протест словами. Нейпос был хорошим человеком, гораздо более терпимым, чем многие другие жрецы, но были пределы терпимости, которые и он не смог бы перешагнуть. Интересно, подумал Марк, как бы ответил на реплику катриша патриарх Бальзамон? Скорее всего, он просто расхохотался бы от всего сердца.

Трибуну не оставалось ничего иного как ждать возвращения разведчиков. Отряд, посланный в погоню за Блемидесом, вернулся первым – поиски беглеца не увенчались успехом, и Марка это нисколько не удивило. Берега высохшего русла были испещрены вымоинами и кавернами, в каждой из которых мог укрыться видессианин.

Благодаря разведчикам весть о побеге проводника быстро распространилась по лагерю. Скаурус знал, что это произойдет, но в данном случае слухи играли ему на руку: если солдаты подозревают что‑то неладное, враг не застигнет их врасплох. И если то, чего опасался трибун, было правдой, очень важно, чтобы они были готовы быстро ответить ударом на удар.

С востока примчались катриши и, соскочив с коней, бросились к Пакимеру, ни слова не сказав окружившим их солдатам. Всадники Пакимера не знают римской дисциплины, но действуют весьма слаженно, в который уже раз отметил про себя трибун. Между тем известия, привезенные разведчиками, были явно неутешительными – покрытое шрамами лицо их командира утратило свое спокойное выражение.

– Так плохо? – спросил Марк.

– Да, – подтвердил Пакимер мрачно. – Соседняя долина кишит каздами, мои парни считают, что их в два‑три раза больше, чем нас, будь они прокляты.

– Я так и думал, – с горечью кивнул Марк. – Блемидес отомстил мне. Он, должно быть, все время искал каздов и удрал, как только обнаружил отряд достаточно крупный, чтобы одолеть нас.

– Подсчет не точный, ты же понимаешь, – ребята только мельком взглянули сквозь разлом в горной гряде, увидели палатки, костры – и назад, – попытался ободрить трибуна Пакимер.

– Костры, – повторил Марк. Костры, на которых сгорят римляне, мелькнуло у него в голове. Но что‑то еще, связанное с огнем, всплыло в памяти. Нечто похожее он чувствовал, когда безуспешно пытался вспомнить, где же встречал Лексоса Блемидеса. Трибун стоял, как завороженный, стараясь понять, какое же воспоминание связано у него с кострами, с огнем… Стоит так близко, но не дается пока в руки. Пакимер начал было что‑то говорить, но видя, что Скаурус глубоко задумался, оказался достаточно деликатен, чтобы не прерывать ход его мыслей. Неожиданно лицо трибуна просветлело и он радостно воскликнул:

– Благодарение богам за то, что я учился греческому языку!

Для Пакимера это прозвучало абракадаброй, но он был рад, что Марк снова стал самим собой. Катриш повернулся, чтобы уйти, однако Скаурус остановил его:

– Скоро мне снова понадобятся твои люди.