— О, горе, горе! — громко закричала императрица. На крик прибежали фрейлины. Увидев императрицу на коленях перед задыхающимся Жун Лу, они в испуге так завизжали, что евнухи толпой ворвались в комнату.

— Поднимите его, — приказала императрица, — положите в комнату на опиумный диван.

Жун Лу подняли и положили на двойной опиумный диван в дальнем конце зала, устроив его голову на жесткой подушке. Плачущая императрица послала младшего евнуха за придворными лекарями, которые появились немедленно, едва услышали известие. Жун Лу не двигался и тяжело дышал.

— Ваше величество, — сказал главный лекарь, — чтобы прийти к вам, Верховный советник поднялся с постели, где лежал больной.

Императрица набросилась на Ли Ляньиня.

— Почему мне об этом не сказали?

— Высочайшая, — сказал Ли Ляньинь, — Верховный советник запретил мне это делать.

Что она могла сказать? Она была поражена самоотверженной любовью мужчины, который ради нее был готов на все. Она сдержала бурю в своем сердце, ей следовало скрывать не только страх, но и любовь. Голос ее прозвучал спокойно:

— Пусть его отнесут в его дворец, и вы, императорские врачи, будете находиться при нем и днем и ночью. Присылайте мне известия о его состоянии каждый час. А я отправлюсь молиться в храм.

Евнухи поспешили выполнить ее приказание, а врачи последовали за ними. Когда все ушли, императрица поднялась и, не разговаривая с фрейлинами, которые толпились позади нее, направилась в свой личный храм. На двор спускались сумерки. Воздух был печален и тих, еще не ушло тепло солнца, а ночная прохлада задерживалась. Она шагала медленно, как будто несла непомерное бремя, и, войдя в храм, направилась к своей любимой богине Гуаньинь. Взяв три палочки сандалового благовония, она зажгла их от мерцающей свечи и воткнула в пепел в нефритовой урне, стоявшей на алтаре. Затем она взяла четки из нефритовых бусин, которые всегда лежали на алтаре в ожидании ее рук, и, пересчитывая бусины, читала в своем сердце молитву одинокой женщины.

«Ты, которая тоже одинока, — молилась она молча своей богине, — выслушай молитву твоей младшей сестры. Избавь меня от врагов, которые хотят захватить эту славную землю, что является моим наследством, и разделить ее на части, как дыню перед едой. Избавь меня… избавь меня от моих врагов! Это будет моя первая просьба. Еще молю тебя за человека, которого я люблю. Он упал передо мной сегодня. Возможно, это час его смерти. Поддержи меня! Заступись за него, молю Тебя, Старшая сестра, перед Небесами, и пусть этот час будет отложен. Я твоя младшая сестра! Если этот час не может быть отложен, то не покидай меня, чтобы я могла в любых обстоятельствах, в одиночестве ли, в поражении ли, вести себя гордо. Ты, Старшая сестра, смотришь вниз на все человечество веками, и лицо твое не изменилось. Твоя красота неприкосновенна, твоя милость беспредельна и воля твоя тверда. Дай мне силу поступать так же».

Она читала молитвы одну за другой, отсчитывая их бусинами четок, и вот молитвы все иссякли, а на четках осталась последняя бусина. И она вдруг почувствовала, что последняя ее молитва была услышана. Да, пусть победят ее враги, пусть умрет ее любимый, но она не позволит своему лицу измениться, своей красоте увянуть, своей воле поколебаться. Она будет сильной.

В одиночестве императрица проводила день за днем, а в стране бушевала война. Каждый день казался ей месяцем. Немногие вторгались в ее одиночество. Как-то ее посетил принц Дуань.

— Ваше величество, — сказал он, — у боксеров есть тайный талисман, кружок желтой бумаги, который каждый из них берет с собой, отправляясь на битву.