Мой супруг отверг прошение, а перепуганный Внешний двор подписал петицию, умоляя меня остаться на троне. В первый год эры под девизом «Высшего Элемента» Маленький Фазан принял от Двора титул Небесного Императора, а меня во время особой церемонии пожаловал золотой пластинкой и печатью Небесной Императрицы. Шелковая ширма за троном, скрывавшая мое кресло, была убрана. В приемном зале отныне стояли рядом два трона. Звезды в небе предвещали мне лучезарное будущее, однако я видела лишь сгущающийся вокруг сумрак.

Я возобновила слушания и чтение политических дел — так ткачиха возвращается к незавершенной работе. И, подобно обреченной на тяжкий труд крестьянке, я ждала старости и немощи. В одну из таких минут блуждания в полной тьме Небо услышало мои молитвы. Оно послало мне знак, дар, искру огня, и жизнь моя вновь осветилась.

В донесении евнухов — преподавателей внутреннего Дворца Просвещения — весьма хвалили раннее поэтическое дарование одной юной служанки. Меня заинтересовало ее родовое имя. И тут я выяснила, что это — внучка Шань Гуан Юя, одного из заговорщиков, пытавшихся добиться моего низложения. Впоследствии девочка вместе с матерью стала императорской рабыней. Я приказала доставить мне ее стихи. Каллиграфия выдавала гибкое и твердое запястье, строфы отличала кованая стройность простого ритма. Не знай я этого заранее, ни за что не догадалась бы, что эти стихи писала четырнадцатилетняя девочка.

Я приказала доставить юную поэтессу во дворец. Челка прикрывала татуировку осужденной на лбу, на мои вопросы маленькая рабыня отвечала не без самоуверенности. Смесь робости и чувства собственного достоинства придавала ей своеобразное очарование. Слушая девочку, я вспомнила Прельстительную Супругу и ее нежный голос. Лоно мое воспламенилось. Четырнадцатилетнее дитя напомнило мне о той опасной страсти. Ее громадные глаза приковали меня к месту. Казалось, я слышу безмолвный вопрос: «Осмелитесь ли вы меня любить?»

В тот же вечер Кротость призналась мне, что она девственница, и я приобщила ее к наслаждению. Мне только что исполнилось пятьдесят лет. Я приказала казнить ее отца, деда и всех братьев. Я была палачом, но она обожала мой деспотизм. И я решила, что моими усилиями этот бледный бутон расцветет пышным цветом.

Любовь окрасила мир дерзновенной легкостью. Одетая мальчиком-прислужником, Кротость денно и нощно следовала за мной и во Дворце, и в зале приемов. Когда я садилась, она стояла у меня за спиной. Когда я вела тайные переговоры с советниками, она охраняла дверь. Когда меня охватывал гнев, она успокаивала меня исполненным немого изумления взглядом. Если я приказывала Кротости отдохнуть, она уходила к себе комнату писать. Ее стихи — целомудренные признания, описания праздников, рассказы о путешествиях — очаровывали меня и дарили душе покой. Я снова могла радоваться жизни и улыбаться.

Время умирает, время возрождается. Но жизнь человеческая — это путешествие без возврата. Императорские дни рождения открывали череду роскошных празднеств. Фейерверки и пиры устраивались для народа во всех городах — знак императорской щедрости, но и расточительство во имя мимолетных удовольствий. С каждым годом накапливалось бремя лет и становилось все тягостнее. Из года в год дни рождения превращались в дни траура, когда я сталкивалась с давно погребенной юностью. Неуклонный упадок сил государя облекал эту туманную мысль в плоть и кровь: впереди смерть. Где-то там она нас поджидает.

Однако первым ушел Старший Сын. Кашель и одышка свели его в могилу. Великолепие покинул нас навсегда. Кончина возлюбленного наследника до такой степени потрясла Небесного Императора, что у него начались боли в груди. Объединившись с супругом в боли и отчаянии, я забыла обо всех своих любимых. Маленький Фазан более чем когда бы то ни было нуждался во мне — так потерпевший кораблекрушение хватается за обломок дерева.