|
— Я хочу попросить вас ответить. Ничего особенно важного. — Он сел в глубокое кресло напротив, прижавшись поясницей к деревянной спинке, и перекинул длинную ногу через ручку кресла. Хэй, волнуясь, понял, что впервые за много лет вспомнил живое лицо президента, а не его вездесущие изображения. О чем он думал? Ах, да, это президент, и сегодня воскресенье, летний день.
— Я совсем не сплю — сказал Старец. — Мне кажется, что я сплю, но на самом деле это дремота, и я просыпаюсь утром, вконец вымотанный, или, как говорил священник своей жене… Хэй почувствовал себя вдруг заодно с президентом, и грустные зеленые стены, усыпанные маленькими золотыми звездами, закружились вокруг них, как бывает с первыми волнами сна, который всегда начинается, каким бы неугомонным ни был человек, с пустоты, из которой вдруг возникает один образ, затем другой и, наконец, разворачивается безумное повествование, замещающее реальный мир, украденный сном, если только сон не есть реальный мир, который крадет день, пока продолжается жизнь.
Глава шестнадцатая
1 Каролина обещала Адамсу навестить его до званого обеда в Белом доме, устроенного на сей раз без всякого повода; верная своему слову, она приехала с бриллиантами в волосах, полученными в наследство от миссис Делакроу, которая доказала все же, что не бессмертна и что умеет быть благодарной за некое искупление, выразившееся в замирении с Блэзом и их общим прошлым. Адамс сидел возле камина из мексиканского оникса и казался миниатюрнее, чем всегда, и одиноким. — Я никого не вижу. Кроме племянниц. Я никто. Только дядюшка. А ты прекрасна, как и подобает моей племяннице. — Вы должны быть счастливы. — Каролина устроилась поближе к камину, отказавшись от предложенного Уильямом шерри. — Миссис Камерон рядом, на этой же площади. Чего еще желать? — Да, La Dona скрашивает мое существование. — Годом раньше миссис Камерон вместе с Мартой перебралась на Лафайет-сквер 21. Она снова была королевой Вашингтона, что бы ни значило это понятие: для Адамса, по-видимому, ничего. Хотя прошел год, он еще не примирился со смертью Хэя, случившейся 1 июля 1905 года. Адамс был во Франции, когда пришла печальная весть, и потому не мог быть в Кливленде, где Хэя похоронили рядом с Делом в присутствии всех великих американского мира. По иронии судьбы он был вместе с Кэботом и сестрицей Анной, когда пришло известие, и рассказывают, что благодушный Дикобраз вонзил множество отравленных колючек в шкуру несчастного сенатора, почти справедливо обвинив Лоджа в смерти своего друга. — Я устал. Я плохо себя чувствую. Я быстро иду ко дну. Я ничто и мне незачем жить… — Для нас. Для племянниц. Ради вашей книги о двенадцатом столетии, которую вы, наверное, уже десять раз завершили. И, самое главное, ради того, как вы говорили сами, чтобы никогда больше не видеть Теодора Рузвельта. Внезапно глаза Адамса просияли. — Ты знаешь, как согреть мне душу! Ты совершенно права. Ноги моей больше не будет в Белом доме. Это огромное облегчение., И еще я объявил карантин Кэботу, и, если бы не сестрица Анна, я избавился бы от Лоджей. А ты зачем идешь туда сегодня? — Я пока еще издатель газеты. Я — единственный издатель «Трибюн», которого принимают в Белом доме. Президент гневается на Блэза за его содействие кампании Херста. — Херст. — Адамс буквально высвистел букву «с»; так змий в райском саду славил зло. — Если его выберут губернатором штата Нью-Йорк, он через два года поселится в доме напротив. Каролина склонна была согласиться. Хотя Херст проиграл выборы в мэры Нью-Йорка в трехпартийной схватке, ему не хватило для победы сущей ерунды. |
