Шотландские народные танцы группируются по два, три или четыре, после чего оркестр играет медленный вальс или фокстрот, чтобы гости остыли и перевели дух или просто потанцевали парами, а не всем скопищем.

Олбан покружил в мягком, утонченном вальсе сначала Берил, потом Дорис, а потом и Уин — как-никак это ее день рождения.

— В итоге благодаря Кэтлин мы получили дополнительно двадцать миллионов, — констатировала Уин.

В его руках, даже на чопорном отдалении, она казалось немыслимо сухонькой и хрупкой. Олбан сдвинул спорран на бедро, чтобы он не попадал партнерше в неудобные места, и вел ее в танце, остро ощущая свой рост и силу по контрасту с этой тщедушной старушкой, которая с каждым днем становилась еще меньше, сжималась и усыхала, как яблоко, оставленное на печи или в воздушной сушилке. Он, конечно, не питал иллюзий, что это каким-то образом символизирует ослабление ее жизненной силы или власти над семьей.

— И не говори, — кивнул он. — А я-то хотел отдать все за жалкие сто восемьдесят миллионов долларов и обречь себя на нищету. Благодарение Господу за присутствие тети Кэтлин, нашей спасительницы.

— Разница куда больше, чем номинальные десять процентов, Олбан. Это далеко не пустяк и вряд ли заслуживает сарказма, которым ты так гордишься.

Олбану показалось, что она не вполне трезва. Уин редко позволяла себе излишества, по крайней мере на людях. Что же, сказал он себе, это ее юбилей, и семья только что получила огромный куш в обмен на фирму.

Танец продолжался. «Думаю, пора», — сказал он себе.

Потом Олбан пригласил на танец помощницу юрисконсульта Гудрун Селвз, женщину с эффектным именем, манящей фигурой и короткими иссиня-черными волосами. В туфлях на высоком каблуке она оказалась одного роста с ним; на ней было маленькое черное вечернее платье, открывающее потрясающие ноги. Она пользовалась большим успехом и, к счастью, не зацикливалась на профессиональных темах.

Лия, которую он пригласил после Гудрун, была в синем платье почтенной матроны, которое старило ее лет на десять; она довольно сильно захмелела и с каким-то непонятным восторгом, смешанным с грустью, переживала продажу фирмы, радуясь в то же время за остальных, охваченных нескрываемой радостью. Она сказала, что им следовало настоять, чтобы на банкете присутствовала Верушка: в ее обществе у него более счастливый вид. Он ответил, что рад это слышать.

Потанцевал он и с Софи, которая выглядела ослепительно в узком серебристом платье, обтягивающем ее фигуру. Он попросил ее об услуге.

Она отпрянула и сказала:

— Наверное, нам лучше присесть.

— Наверное, — согласился Олбан и подвел ее к свободному столу недалеко от того места, где расположилась Уин в окружении старейшин и добровольных помощников.

Он сел так, чтобы через плечо Софи видеть Уин. Та не смотрела в их сторону, но у него создалось впечатление, что их приход не остался незамеченным.

— Для начала, пожалуй, сообщу тебе предысторию.

— Нет. — Софи наклонилась к нему с заговорщической улыбкой. — Для начала ты принесешь мне шампанского.

— О'кей.

Про себя он подумал, что ей уже хватило, но направился к бару и принес пару бокалов. Он наклонился и поцеловал ее в щеку, ставя на стол бокалы и краем глаза наблюдая за Уин.

Софи прищурилась. Он поколебался, готовясь сесть, но потом протянул ей свободную руку и сказал:

— Давай-ка пересядем.

— Что за игры, Олбан, черт побери? — говорила Софи, следуя за ним в другой конец зала к угловому столику недалеко от оркестра.

— Софи, я хочу создать у бабушки Уин впечатление, будто ты в меня влюблена.

— После всего, что было? — засмеялась Софи.