— Извини, если я чуток, ну, того, — сказала она, покосившись на него. — Сегодня утром.

— Да ничего, — ответил он.

Возможно, даже слишком поспешно, подумалось ему. Черт, не одно, так другое.

— Просто злилась сама на себя, что упала.

— Это ничего. Плохо, что ушиблась.

— А мне как плохо! Но я не виновата, сам понимаешь.

— Нет?

— Нисколечко. Завитушка решила срезать дорогу, а потом передумала.

— Понятно.

— Вот заживет коленка, и… — сказала она.

— И? — спросил он с ухмылкой, чувствуя, что его держат за простачка.

— Отпинаю эту чертову лошадь.

— Заодно и от меня добавь, — сказал он и быстро закончил: — Шучу-шучу.

— Ага, — сказала она, — я тоже.

С помощью кухонных полотенец затуманившимся от пара бокалам был придан зеркальный блеск. Из сада сквозь открытые окна доносился щебет певчих птиц и кашель сороки.

Он поднял глаза:

— Можно кое-что спросить?

Софи прищелкнула языком.

— Ты когда-нибудь слышал, чтобы на такой вопрос отвечали «нет»? — сказала она, качая головой. Рыжий хвост болтался из стороны в сторону. — Давай спрашивай.

— Как получилось, что тебя оставили на воспитание отцу?

— В смысле, почему не маме? — Она пожала плечами. — Понятия не имею. Наверное, просто не повезло.

— Да ну, скажешь тоже!

Софи приложила руку к губам, потирая маленькую впадинку между верхней губой и носом, как будто ощупью проверяла, на месте ли брекеты. Она пожала плечами.

— Понимаешь, Джун, моя настоящая мать, ну, биологическая то есть… она была немножко легкомысленной. По крайней мере, так утверждает вся родня. Короче, она сбежала с другим. С каким-то испанцем. В Мадрид. Это был не Тахо, с которым они сейчас вместе, а кто-то другой. Тахо, между прочим, мужчина хоть куда. Очень привлекательный, настоящий испанец. Он художник. Хотя, конечно, чересчур волосат. Намного ее моложе. Она его зовет Мачо. Честное слово. — Софи неодобрительно цокнула и покачала головой, поражаясь такому отсутствию изобретательности. — Вообще-то они думают пожениться.

— У тебя, значит, тоже две матери.

— Почему «тоже»?

— Как и у меня. Моя настоящая мать умерла, но есть Лия… ну, мама.

Софи задумалась.

— Хм. Да, пожалуй.

И они вернулись к хозяйственным делам.

— Юная леди, не собираетесь ли вы сесть за стол в таком виде? — выговаривал дядя Джеймс своей дочери. — В моем доме так не принято.

На Софи были белые туфли на каблуках, блестящие лосины и очередная футболка, на этот раз с изображением «Давида» Микеланджело. Она разглядывала на себе картинку. Олбан, который обкашивал края одной из садовых террас и даже не заметил, как стемнело, теперь оказался позади дяди Джеймса, а тот заблокировал подход к лестнице, встав у нижней ступеньки и глядя снизу вверх на свою дочь. Олбану просто необходимо было умыться и переодеться — в доме уже витали запахи ужина, из гостиной доносились оживленные голоса и тянуло сигаретным дымком, — но он не решался просто так прошмыгнуть мимо дядюшки.

— Ах, какая жалость, пап. — Софи подняла голову от черно-белого изображения и щелкнула пальцами. — Ты просто не распознал. Это произведение искусства.

— Это голый мужчина в полный рост, и я лично не желаю видеть такое за едой, — отрезал ее отец.