Гайдн, приземистый толстячок, с завидным упорством одевался в серые костюмы на размер меньше нужного. Такой у него был пунктик, но результат всегда оказывался противоположным ожидаемому: эта одежда его не стройнила, а, наоборот, полнила. Лет с шестнадцати Гайдн начал лысеть, что было вопиющей несправедливостью судьбы по отношению к парнишке, которому и без того в подростковом возрасте приходилось несладко. С этой напастью он решил бороться с помощью зачеса, прикрывающего лысину, что его также не украшало; оставалось утешаться лишь одним — до двадцати семи лет у него ни разу не было прыщей.

Совершив побег, Гайдн уединился в номере люкс и не отвечал ни на внутренний телефон, ни на мобильный, ни на электронную почту. Как правило, еду он заказывал в номер, хотя иногда спускался в главный ресторан к обеду. Тут-то его и настиг Олбан, который придвинул золоченое кресло и уселся напротив.

— Чего надо? — спросил Гайдн.

— В самом деле, хороший вопрос, — ответил Олбан. — Чего вообще нам всем надо? — Он откинулся в кресле. — Ты всегда так красноречив за обедом?

— Кончай выпендриваться. Я хочу знать, за каким хером ты сюда приперся.

Олбан не припоминал, чтобы Гайдн когда-нибудь позволял себе крепкие выражения. Париж, видно, ударил ему в безвременно облысевшую голову. Прямо в ресторане.

— Хотел проведать, узнать, как у тебя дела, — сказал ему Олбан.

— Ну проведал. И как, по-твоему, у меня дела?

— Пока еще не разобрался. Я ведь только что тебя отыскал.

— Все в порядке, сэр? — осведомился метрдотель, как из-под земли возникший у столика.

— Да, никаких проблем, спасибо. — Гайдн жестом отослал его прочь.

— А сам-то как считаешь? — спросил Олбан.

— Интересуешься моим здоровьем? — с видимым сарказмом уточнил Гайдн.

— В принципе, да.

— Здоровье у меня отменное.

— Тогда почему ты сбежал… — Олбан оглядел вычурно отделанный ресторан с высокими потолками, — …именно сюда?

Гайдн покрутил в руках салфетку.

— У меня перерыв.

— А Бабуля говорит — «срыв». И твой отец тоже.

— Они в своем репертуаре.

— Ну если тебя это порадует, то я не вижу никаких признаков срыва.

— Спасибо, это меня порадовало.

— Бегство за тридевять земель, тяга к презренной роскоши и регулярное выполнение своих служебных обязанностей не слишком вяжутся с представлениями о метаниях измученной души. — Олбан помолчал. — Разве что ты возомнил себя Наполеоном, не меньше.

— На самом деле служебные обязанности я выполняю через пень-колоду, — признался Гайдн, игнорируя все остальное и кивая официанту, который подал ему консоме.

Стройный молодой официант повернулся и пошел назад. Гайдн несколько мгновений смотрел ему вслед. В семье многие считали Гайдна скрытым геем.

Гайдн покосился на Олбана.

— Работу я выполняю в половину своих возможностей. — Он снова перевел взгляд на удаляющегося официанта. — Или на треть, а может, и того меньше. Как правило, отдаю ей три часа утром и три часа днем. Когда нагрузка большая, могу прихватить часок-другой. То есть делаю еще два захода по часу.

Олбан задумался.

— Ну и что из этого следует?

Гайдн помрачнел, зачерпнул ложкой коричневатую жидкость и начал лить ее обратно тонкой струйкой.