— Пусть зайдет.

Он поднялся из-за стола и стоя встретил темноволосую полную женщину с печальными глазами. Она вошла осторожно, неслышно и так же осторожно, неслышно присела на стул.

— Что, Надежда, закончили ревизию?

— Закончили. — Голос у нее был низкий, грудной и как нельзя лучше подходил к ее внешности. Уютом, покоем дохнуло на Козырина, и он невольно нагнулся, погладил рукой тугое, полное плечо, плотно обтянутое шерстяной кофточкой.

Их связь тянулась уже давно. Впервые встретив Надежду в просторном и гулком коридоре облпотребсоюза, замотанный делами и злой, как черт, Козырин поразился ее тихой ласковости и не переставал поражаться до сих пор.

Надежда прижалась к его пальцам щекой.

— Устала, не могу. В глазах все еще цифирь прыгает.

— Бабки нормально подбили? Тютелька в тютельку?

— Как всегда. Завтра домой надо ехать, ты бы билет на поезд заказал.

— Никаких билетов, на моей машине уедешь. А сегодня будем отдыхать. Идет?

— Едет, — тихо улыбнулась Надежда.

Козырин подвинул к себе телефон, набрал номер.

— Столовая? Девочки, Козырин. У вас там сотенки пельменей не найдется мороженых? Хорошо, Авдотьин заедет, отдайте ему.

Он вдруг хитровато подмигнул Надежде и снова набрал номер.

— Авдотьина сейчас напугаю. Алло. Ты, Авдотьин? Здорово, старая перечница. «Жигули»-то у твоего друга еще бегают? Ну, вот пусть готовится объясняться. Да и до твоих тоже, наверное, очередь дойдет. Тут разнюхали, как они к вам попали. Так что готовься. — Козырин сморщился и убрал трубку от уха. Было слышно, как что-то испуганно и неразборчиво кричит Авдотьин.. — Ладно, не падай в обморок, я шучу. Поехали. Свежим воздухом подышим. С Надеждой. В столовой пельмени возьмешь и к Макарьевской избушке.

Друзей у Козырина в районе не было. Его знало огромное количество людей, и многие желали бы завести с ним дружбу, но он этого не позволял. Приятельские отношения поддерживал только с Авдотьиным, хотя трудно было найти людей более разных. И только с ним позволял себе Козырин выезжать, как он любил говорить, «на предмет подышать воздухом».

Макарьевская избушка стояла километрах в десяти от Крутоярова. Раньше в ней жили сборщики живицы, летом, во время сезона, здесь стояли бочки, хранился инструмент. Выкачав из сосен смолу, сборщики ушли дальше, в бор, а избушка, еще крепкая, не тронутая гнилью, осталась пустой. Года полтора назад сюда случайно, собирая грибы, заехал Козырин. Избушка ему понравилась. Он подлатал крышу, переложил печку и частенько наезжал, скрываясь здесь от излишне любопытных глаз. Со всех сторон избушка окружена густым сосняком, с дороги ее не видно — тихое, спокойное место.

Козырин с Надеждой приехали первыми. «Уазик» едва пробился по глубокому снегу до поляны. Когда заглох надсадный вой мотора, стало слышно, как в верхушках сосен слегка шумит легкий ветерок, спуская на землю синеватые дорожки сухого снега.

— Красота-то какая!

Надежда вышла из кабины и, раскинув руки, замерла. Но тишину снова нарушил вой мотора. По уже проложенному следу из-за сосен лихо выкатилась еще одна машина, и вот, не смолкая, уже разносится громкий голос Авдотьина. Он говорил без остановки и без передышки. Ему вторила не первой молодости девица с накрашенным лицом, приехавшая вместе с ним. Девица, табельщица из ПМК, стала ездить со своим начальником недавно, а в такой «высокой» компании вообще оказалась впервые. Она смущалась, но показывать свое смущение не хотела, больше, чем следовало, говорила и громче всех хохотала. Козырин свел у переносицы брови, но промолчал.

Печку в избушке решили не топить, а развести костер прямо на поляне и на нем варить пельмени.