Шеннон был чуть ли не единственным белым, исполняющим джаз, да вдобавок единственным студентом-экономистом, не лишенным музыкального слуха. Большинство джазистов из бочковых салунов образованием похвастаться не могли – не видели в записанных на бумаге нотах никакой музыки, не знали и знать не желали никаких правил, да и не задумывались о том. Они даже не догадывались, насколько необычна их музыка, и все благодаря ее цельности и мощи.
– Эгей, ты готов? Ты ведь хотел прийти пораньше, а?
Очнувшись от раздумий, Инди поднял глаза. Рыжая шевелюра Шеннона растрепана как всегда. Перекинув мантию через руку, он одновременно надевал пальто и галстук и при этом кивал. Рукава пальто чересчур коротки, но Шеннону на это абсолютно плевать. Волнуясь или нервничая, Джек вечно кивал головой, как сейчас. Впрочем, он всегда казался слегка взвинченным, и вообще, не от мира сего. Совершенно умиротворенным Джек выглядел лишь во время игры на корнете. В такие моменты казалось, будто его нескладная фигура летит вслед за музыкой, и уже никто не замечал ни его огромных ступней, ни длиннющей шеи с торчащим кадыком.
Инди еще раз оглядел себя и снял шапочку. До аллеи, где проводится церемония, не больше пары кварталов. Минут пять ходьбы.
– Ладно. Дай хоть одеться. Я еще без штанов.
– А слабо пойти прямо так? Выпускник без штанов, вот хохма!
– Нет уж, спасибо! Ни к чему.
Инди следил за отражением Шеннона, понимая, что сейчас последует какое-нибудь предложение.
– Знаешь, что я тебе скажу? Ставлю бутыль самогона. Надеремся до чертиков.
Инди пожал плечами. Черт, под мантией-то все равно не видно! Никто и не догадается.
– Идет.
Собственно говоря, сама церемония его не очень интересовала. Скорей бы уж все кончилось. А явка без штанов внесет хоть какое-то разнообразие.
– Прямо как сейчас слышу старика Малхауза, – выходя из дома, изрек он и заговорил низким, солидным голосом, передразнивая ректора университета. – «Вы новое поколение, поколение надежды. Война окончилась. Ступайте в мир и покажите остальным, кому не повезло родиться в Америке, что наша молодежь трудолюбива и деятельна, что наши люди знают свое дело, каким бы оно ни было».
Что-нибудь в этом духе. Нет, прийти пораньше Инди хотел отнюдь не ради церемонии.
– Ну, и как оно без брюк? – поинтересовался Шеннон, шагая по осененной дубами улице.
– Прохладно. Слегка поддувает. Непременно попробуй.
Инди ожидал, что Шеннон рассмеется и откликнется шуткой, но тот задумчиво глядел вдаль.
– Твой отец будет?
– Занят, – покачал головой Инди. – Черт, даже не удосужился извиниться.
– Серьезно?
– Ага. Уж такой он человек. У моего отца, признанного специалиста по гордиевым узлам науки, не хватает времени ни на что, помимо его ученых изысканий.
– Он всегда был такой?. 7
– Изменился после смерти матери. Я тогда еще ребенком был. С тех пор, как я ни стараюсь, он все больше отдаляется от меня. Пожалуй, в лингвистику я подался, чтобы привлечь его внимание.
Шеннон глянул на него с удивлением.
– А при чем тут лингвистика?
– Сколько я себя помню, он всегда говорил, что язык – ключ к пониманию человечества. А что толку? С чего он взял, что я пойму человечество, если даже его не могу понять?
– А я бы хотел, чтобы мои родители остались дома. |