— Никогда не забывайте, — говорил он, — хорошо обращаться со своей лошадью, и тогда у вас появится шанс, что она будет хорошо к вам относиться. Лошади как люди. Вы должны помнить это.

Я вышла из конюшни и отправилась через газон к дому, где я должна была вместе с Лавинией пить чай в классной комнате. Мисс Йорк уже наслаждалась там компанией мисс Эзертон.

В доме были гости. Они бывали часто, но нас это не касалось. Мы почти никогда не видели леди Харриет, чему я была чрезвычайно рада.

Мне пришлось пройти мимо открытого окна гостиной, где я мельком увидела, как горничная накрывала чай на несколько человек. Я торопливо прошла, отводя глаза. Затем, помедлив, я взглянула на ту часть, дома, где, как я думала, были комнаты мисс Люси.

В этот момент я услышала из гостиной голос:

— Кто этот некрасивый ребенок, Харриет?

— О… вы имеете в виду дочь священника? Она бывает здесь очень часто. Она приходит составить компанию Лавинии.

— Какая противоположность Лавинии! Но зато Лавиния так прекрасна!..

— О, да… Понимаете, здесь так мало людей… Я нахожу, что она вполне приятный ребенок. Так думает гувернантка… и для Лавинии хорошо иметь подходящую подругу. Вы знаете, здесь не так много народу. Мы делаем то, что можем.

Я смотрела перед собой невидящим взглядом. Я была некрасивым ребенком. Я была здесь потому, что они не могли найти кого-нибудь лучше. Меня это потрясло. Я знала, что мои волосы были трудноописуемого коричневого цвета, что они были прямыми и непокорными… совсем непохожими на рыжевато-коричневые локоны Лавинии; а мои глаза казались вовсе бесцветными. Они были как вода, и, если я надевала голубое, они делались голубоватыми, зеленое — зеленоватыми, коричневое… просто совсем не имели своего цвета. Я знала, что у меня большой рот и вполне обычный нос. Но что же было некрасивым?

А Лавиния, конечно, была красавицей.

Моей первой мыслью было сразу же вернуться л классную комнату и потребовать, чтобы меня увели домой. Я была очень удручена. В горле стоял ком. Я не плакала. Слезы для меня были выражением слабых чувств. Я была задета до глубины души и полагала, что эта рана останется у меня на всю жизнь.

— Ты задержалась, — упрекнула меня Лавиния.

Я ничего не стала объяснять. Я знала, какой была бы ее реакция.

Я увидела все как бы заново. Неудивительно, что она может плохо себя вести. Она была так прекрасна, что на ее поведение не обращали внимания.

Полли, конечно, заметила мою озабоченность.

— Ну-ка, не думаешь ли ты, что лучше все рассказать мне?

— Что рассказать тебе, Полли?

— Почему ты выглядишь такой несчастной, словно потеряла соверен, а нашла фартинг.

Я не умела противостоять Полли, поэтому рассказала ей.

— Полли, я некрасивая. Это значит — отвратительная. И я хожу в Дом только потому, что они не могут пригласить никого лучше.

— Никогда не слышала большей чепухи. Ты не некрасивая. Но ты то, что называют интересной, и в дальнейшем станешь еще лучше. И если ты не хочешь ходить в тот Дом, я думаю, и не надо. Я пойду к пастору и скажу, что это надо прекратить. Из всего, что я слышала, я поняла — тебе без них хуже не будет.

— Полли, насколько я некрасива?

— Примерно такая же некрасивая, как кекс Данди или рождественский пудинг. — Это вызвало у меня улыбку. — Пойми, они имеют в виду те лица, которые заставляют людей останавливаться и оглядываться. Что же касается Лавинии, или как там она себя называет, мне вовсе не кажется она хорошенькой, когда хмурится, — и, Боже мой, она делает это достаточно часто.