|
Проклятые колдуны, всех бы прибить клиньями к деревьям и оставить воронью! Голова кружилась, он прилагал усилия, чтобы держаться ровно. Ольха следила за его лицом внимательно. На полных губах проскользнула усмешка. Голос был все так же чист и холоден: — Надеюсь, наш мед пришелся по вкусу. — Не только, — ответил Ингвар. — Искоростень так же хорош, как этот кабанчик. Он оторвал жареную ногу, с наслаждением вонзил зубы. Во рту стало горячо, потек сладкий пахучий сок. Он обнаружил, что голоден до спазм в желудке. Ольха наблюдала, как он хищно хватает ломти мяса, запивает брагой, ест рыбу, едва выплевывая кости, половинку кабанчика ухомякал он, а еще и съел почти всех раков на блюде, подливу вытер куском хлеба и съел тоже. Он не суеверен, она знала. Сегодня будет есть хлеб-соль, завтра скрестит мечи. А то и ударит в спину. Руки его были сильные, жилистые. Пальцы длинные, гибкие, но в них чувствуется мощь. Да и как ест, как двигается, как смотрит — в нем живет хищный, зверь, полный сил, стремительный, опасный, но в то же время коварный и хитрый. Странно, ей нравилось, как он ел. Готовила она сама, хотя ей помогала дюжина женщин. Надо только не проговориться, а то вовсе запрезирает княгиню-стряпуху. Только-только начал уважать, посматривает зло, она замечает и моменты растерянности, а во всех племенах слышали, что Ингвара, воеводу Вещего Олега, невозможно припереть к стене! — Я слышал, — сказал Ингвар с набитым ртом, — что ваш сосед. Великий Войт дулебов, объявил сбор местных вождей? Ольха ответила с некоторой заминкой, которую он заметил: — Не... знаю. У древлянских племен свои сборы. — Как вы отличаете одно племя от другого, — удивился Ингвар. — Язык один, лапти на всех одинаковы. А верно говорят, что дулебы готовятся сбросить иго гнусных, мерзких, отвратительных пришельцев, которые огнем дышат, младенцев едят на завтрак, девственниц — на обед, а на ужин гложут спелых женщин? Я говорю о русах, если вы не догадались. — А что тут догадываться? — удивилась она. — Хоть вы и попытались облагородить свое племя, умолчав о самых гнусных привычках, но все же понятно... А дулебы, думаю, освободятся. Там мужики, а не тряпки. Вы вскидываете брови? Что-то не так? Или в вашем племени нет мужиков, чтобы понять наших? Он швырнул кость под стол, засмеялся грохочуще: — Нет, конечно! Мужики это здесь, у вас. У дулебов и вообще — славян. — А у вас? — спросила она язвительно, но несколько сбитая с толку. — У нас — мужчины. А быть мужчиной это... словом, это не просто мужиком. С мужчин спрашивается больше. Она выглядела озадаченной, глаза слегка округлились. Шум и возгласы прервали их разговор. В палату ворвались пестро одетые скоморохи, ряженые с бубнами и гудками. Баба в тулупе с мехом наверх взобралась на спину толстого мужика, орала благим матом. Видимо, это было для веселья, древляне смеялись и что-то орали одобряющее. Перед Ольхой поставили расписное блюдо с крохотными комочками, покрытыми коричневой корочкой. Запах распространился такой, что даже Ингвар, который уже насытился, снова ощутил желание почувствовать во рту эти нежнейшие тушки дроздов, зажаренные прямо с косточками. Нет, сказал он себе, ее убивать нельзя. Конечно, вовсе не из-за доброго сердца. Вместо убитой древляне тут же изберут другую. |
