— Я… Я не захочу!

— Это неправда. Знаешь, какой самый страшный вид лжи? Ложь самому себе… — печально сказал Марк.

— Круль написал, что ты уйдешь.

— Это правда. Как только ты проснешься — меня с тобой не будет.

— И будет очень больно?

— Еще как! Но ты вытерпишь. Так что — нам скоро прощаться. Вот ты ответишь на мой вопрос, и мы расстанемся. Хорошо?

— Хорошо.

— Ты был в Тер Мегиддо… Ты видел, как легко дьявол может наводнить землю демонами. Видел?

— Видел.

— И что это значит, по-твоему?

Иван задумался.

— Живее, у нас мало времени…

— Если дьявол это может, но не делает, это значит, что он не хочет?

— Молодец! — воскликнул Марк.

Или демон.

Или кто он был на самом деле.

— Ты очень странный демон, — сказал Иван.

— А если я скажу, что я не демон? — спросил Марк.

— И я должен буду тебе поверить?

— Да.

— Почему?

Марк ответил.

Иван недоверчиво покачал головой. Потом засмеялся.

— Ты хочешь сказать…

— Я не хочу сказать, — возразил Марк. — Я сказал.

— Подожди, — спохватился Иван. — Если для дьявола было важно, чтобы я встретился с Пабло Астуриасом, а эта встреча не произошла, это значит, что дьявол проиграл?

— Это ты сказал, — усмехнулся Марк. — А сейчас — извини. Мне пора уходить.

— А почему я должен тебе верить? — спросил Иван.

Марк ответил.

И Марк исчез.

Иван закричал.

Боль последних дней пришла к нему, властно спеленала и швырнула в огонь.

Ребра трескались и крошились, плоть пузырилась, закипая, и запекалась угольно-черной коркой, пуля дробила кость, сердце задыхалось, а легкие заполнялись болью…

Иван упал с сиденья на пол, его тело билось, как бьется рыба, вытащенная из воды. Сквозь зарево боли Иван увидел, как Тепа склонился над ним, потом исчез.

Потом — через тысячу лет — появился снова. Потом пришла Катерина и оставалась возле Ивана тысячу лет, вытирала ему лоб, давала пить.

Вода, попав на горящие губы Ивана, испарялась, но Катерина приносила снова.

Иван что-то говорил. Что-то кричал. Обвинял, требовал, каялся…

Боль не уходила. Боль оставалась с ним бесконечно долго. Так долго, что Иван стал забывать, как это — быть без боли.

А потом, когда Иван понял, что так будет вечно, что это и есть ад и его муки, боль исчезла. Превратилась в испарину на лице.

И оказалось, что Иван лежит на деревянной кровати и смотрит в дощатый потолок.

Иван решил, что можно попробовать встать.

У него получилось.

Пол был застелен медвежьей шкурой, Иван встал и удивился, что мир — незыблем, что бревенчатые стены — не качаются, что небо за окном не идет складками и морщинами. Озеро в нескольких шагах от дома было покрыто рябью, но это не от боли, а от ветра.

Иван оделся, вслушиваясь в пустоту внутри себя.

Все. Ему больше нечего делать. Не к чему стремиться. Все уже произошло. Теперь осталось только…

Что, собственно, ему осталось?

Ждать, когда придут отнимать у него жизнь? Решить, стоит ли посвящать ее остаток тому, чтобы продлить на день-другой свое существование?

В углу комнаты стояла сумка Ивана. На столе лежали «умиротворитель» и патроны. В углу стоял «призрак».

На стенах висели фотографии.